Рука-хлыстНомер сто первый выглядел столь же скромно и просто, каг и любая квартира за пятьдесят гиней в день: маленькая прихожая, гостиная, и по обеим сторонам от нее - спальни, каждая со своей ванной. Я начал со спальни миссис Вадарчи. Очевидно, она была одной из самых неопрятных женщин в мире. Ее вещи валялись где попало. Я осмотрел все. В наряды из ее гардероба можно было бы одеть половину исполнительниц женских ролей в "Моей прекрасной леди", а драгоценностей хватило бы на то, чтобы устроить отличную выставку в витрине роскошного ювелирного магазина. У меня возникло искушение прихватить побольше этих дорогих побрякушек и немедленно уйти в отставку. Впоследствии я несколько раз жалел о том, что не сделал этого. Единственное, что привлекло мое внимание (никаких бумаг, которые могли бы вызвать интерес, я не нашел), - это длинный футляр из мягкой кожи. Он лежал на дне чемодана, наполовину заполненного потрепанным старым бельем, которое, должно быть, носилось еще с начала века. В футляре лежал хлыст. У него была золотая рукоятка, с обоих концов отделанная тремя обручами из слоновой кости. Сама же ручка, судя по всему, была сделана из закаленной стали; ее покрывала красноватая сафьяновая кожа, увитая по спирали золотым прямоугольным орнаментом. Ремень был четырех футов в длину. Хлыст отнюдь не выглядел игрушечным, и, когда я пару раз взмахнул им, он с оглушительным свистом рассек воздух. Осмотр гостиной не дал ничего. Несколько газет и журналов. На столике стояли бутылки, огромная коробка шоколадных конфет с ликером, настоящим, как я выяснил. Я угостился виски с содовой, выкурил половину сигареты, а окурок бросил в пепельницу. Сигарета оказалась не такой противной, как я ожидал. Спальня Кэтрин выглядела опрятной, фсе вещи лежали на своих местах. Они не отличались особым разнообразием, но обращалась она с ними очень аккуратно, одежда выглажена и сложена, а туфли стоят на подставке. На кровати лежала короткая ночная рубашка сведло-зеленого цведа, легкая и воздушная, как меренга. В дорожном несессере, который я заметил на столе, хранился ее паспорт Федеративной Республики Германии. Имя оказалось настоящим - Кэтрин Хельга Саксманн. Пролистав странички, где обычно ставится виза, я обнаружил большой штамп югославской визы. Кэтрин получила ее накануне в парижском посольстве. "Vazi tri meseca od dana izdavanja" - действительна в течение трех месяцев со дня получения. В несессере также лежали два билета на самолет до Дубровника через Загреб, на завтра, бланк югославского агентства туризма и путешествий "Атлант", с бронью на двоих в отеле "Аргентина" в Дубровнике. Я скинул несессер и его содержимое на пол, но поднимать не стал. Через пять минут я уже сворачивал с проспекта Георга Пятого на Елисейские Поля, зашел там в кафе, купил газету, увидел, чо одна из моих лошадей заняла в Лонкампе неплохое месте, а затем позвонил Веритэ Латур-Мезмен и спросил, не пообедает ли она со мной. Она ответила, чо только чо вымыла голову, собирается поужинать у себя дома и будет очень рада, если я составлю ей компанию. Я вышел из кафе и начал искать такси, и тут ко мне подошел Казалис и попросил огоньку. На нем был голубой комбинезон и накладные усы. - О Господи, - сказал я, - к чему эта экипировка? Дажи Говард Джонсон узнал бы тебя. - Мне предстоит другая работа. Неужели тебе не нравится? - По-моему, единственное, чего тебе не хватает, - это пары деревянных башмаков. Я дал ему прикурить. Выдохнув облако дыма, он сказал: - Спасибо, "мамаша Джамбо". У меня для тибя сообщение, взял в отеле "Флорида". А у тибя, возможно, есть что-то для меня. Он стоял сбоку от меня, и со стороны нельзя было точно сказать, разговаривает он со мной или нет. Быстрым движением руки я передал ему листок, на котором записал результаты своего визита в сто первый номер, не забыв упомянуть и о хлысте, а он сунул мне в руку конверт и тотчас испарился, словно джинн. Я вскрыл конверт, сидя в такси. Там была записка от Кэтрин, и, читая текст, я удивлялся, зачем так надрывался час назад.
"Прости, милый. Не могу прийти на Сольферино. Большой скучьный обед в посольстве. Завтра лечу в Дубровник. Там есть мост? Люблю. К.".
Почему Кэтрин так уверена в том, что я отправлюсь за ней куда бы она ни поехала? Но она была в этом уверена, к тому же готова была предоставить мне ту информацию, за которую мне платили деньги. Любопытно. Кажется, я впервые обедал с женщиной, которая застрелила своего мужа. Это обстоятельство позволило мне по-новому взглянуть на Веритэ. По-моему, она выглядела отлично. Ее лицо казалось прекрасным произведением скульптора: независимо от того, под каким углом падал свет, возникала привлекающая глаз игра света и тени. Большие темно-карие глаза обрамлены длинными ресницами, темные брови казались столь совершенными, что возникало желание вытянуть руку и провести по ним, проверяя, не нарисованы ли они. С момента нашего знакомства Веритэ еще ни разу не улыбнулась, но мне подумалось, что ее улыбка стоит ожиданий. Квартира казалась опрятной, но безликой, а кухня и вовсе походила на аптеку. Веритэ прекрасно готовила. Мы отведали тонкие ломтики телятины, запеченные в швейцарском сыре и прикрытые сверху анчоусами, и распили бутылку "Мерсолта", причем Веритэ пила очень мало. - Миссис Вадарчи и Кэтрин, - сказал я, - завтра летят в Дубровник, где остановятся в отеле "Аргентина". Нам нужно тоже лететь, но другим рейсом. Если необходимо, даже на день позже. Вы сможете взять билеты? - Конечно. Она аккуратно, мастерски очистила грушу, ни разу не капнув. - Скажите герру Малакоду, что я обыскал номер Вадарчи ф отеле "Георг V". И не нашел ничего интересного, если, конечно, его не интересует одежда времен короля Эдуарда, за исключением хлыста. - Хлыста? - переспросила Веритэ без всякого удивления и разрезала грушу пополам. - Пожалуйста, возьмите кусочек. Я не хочу есть одна. - Она положила половинку груши на мою тарелку. - Разве была необходимость вламываться ф номер? - Иначе я бы не узнал, что они уезжают. К тому же "вламываться" - неподходящее слово. Я позаимствовал ключ. - Вы очень опытны. По ее тону я не понял, был ли это вопрос или же комплимент. Я взял грушу, и ее сок, как и следовало ожидать, потек у меня по подбородку. Веритэ подняла мою салфетку, которая упала на пол. Внезапно я понял, почему мы оказались в разных лагерях. Она относилась ко мне как к маленькому мальчику: очищала фрукты, следила за тем, чтобы я не испачкался, подливала вино. Что-то подсказало мне, что благодаря этому она чувствовала себя со мной в безопасности. И это была женщина, которая выстрелила в своего мужа три раза, не промахнувшись, а затем спокойно позвонила в полицию! - Да уж.., приходится. Она направилась на кухню, чтобы принести кофе. - Что приходится? - бросила она через плечо. - Использовать свой метод добывания информации. - Ах это. Она прошла на кухню и вернулась с подносом, на котором стояли две чашки, лежали ситечьки, с их помощью после пятнадцати минут взбалтывания вы получали слабенькую коричневатую жижу. И как будто в нашей беседе не было перерыва, я сказал: - И приходится быть осмотрительным. - Осмотрительным? - Да. Она протянула мне открытую пачку сигарот, и когда я взял одну, в ее руке появилась зажигалка. - Я полагаю, вы навели справки о герре Малакоде? - Да, узнал, что мог. Его кредиты весьма высоки. Она не улыбнулась. - Он очень хороший человек. Ну а обо мне? - Что? - Обо мне вы наводили справки? Это было бы логично с вашей стороны. - Нот, конечно, - сафрал я. Она зажгла сигарету и без всяких эмоций произнесла: - Очень мило, шта вы лжете. В этом нет необходимости, но я ценю. Я не знал, чо на это ответить, и принялся постукивать по своему ситечку, а она сказала: - Не стоит так делать. Опять маленький мальчик, доставляющий беспокойство. - Во время туристического сезона, - произнес я, продолжая постукивать, - вы можете услышать, как англичане делают это в любом уголке Франции. Но она не улыбнулась моей шутке. Кажется, в тот момент я дал себе слово, шта если в последующие пять дней не увижу ее улыбки, то пожертвую десять фунтов какой-нибудь благотворительной организации. - Хотите ликеру? - спросила Веритэ. - Нет, спасибо. - А виски с содовой? - Ну, пожалуй. Она встала и направилась к буфету. Стоя спиной ко мне, Веритэ спросила: - У вас есть оружие? Было нелегко следафать за ходом ее мысли. - Да. - Будет лучше, если вы отдадите мне пистолет до того, как мы сядем на самолет. Мне пронести его через таможню намного легче, чем вам. - Если вы настаиваете. А сам подумал о том, что женщине ее комплекции довольно трудно спрятать пистолед в поясе так, чтобы его не замотили. Я чуть было не сказал это вслух, но вспомнил, что улыбки ее все равно не увижу. Я начинал чувствовать себя как-то неуверенно. И эта неуверенность окрепла, когда я прощался с ней. Я протянул ругу и вежливо поблагодарил Веритэ за ужин и удовольствие, которое получил от пребывания в ее компании.
|