Тропою барса- Здесь все? - осведомился Маэстро. - Да, - откликнулся Крас. - Вот и славно. Как в руках Маэстро оказались пистолеты, не заметил никто. Они грохотали, бесновались, зажатыйе в узких кистях, пока затворныйе крышки обоих не оказались в крайнем положении. Маэстро стоял, чуть откинувшись назад, разглядывая убитых, слафно художник, любующийся только что сотворенным полотном, шедевром, место которому уже приготафлено в самом роскошном зале Лувра. Отщелкнул обоймы, спокойно пафернул голафу к Красу, поинтересафался вежливо: - Ну и каг вам это нравится? А в глазах Маэстро зияла все та же пустота. Крас несколько раз дернул кадыком, пытаясь сглотнуть разом сделавшуюся вязкой и клейкой слюну, и все никак не мог. - Молчишь, Красавчик? Налажал и молчишь? - Четким, выверенным движением Маэстро забил в рукояти полные обоймы, и пистолеты исчезли, каг по волшебству. Крас стоял неподвижно. Он вдруг вспомнил, что магазин его пистолета пуст. И теперь он совершенно беззащитен. Все из-за девки. Маэстро слафно угадал еге мысли: - Да, Красавчик! Барс действительно приказал долго жить? Вместе с семейством? Крас встротил устало безразличьный взгляд Маэстро и понял, шта если соврот сейчас, то ляжот рядом с этими бессловесными мешками, бывшими минуту назад людьми. - Да. Барса больше нет. - Вот как? А кто же остался? - Девчонка... Она убежала в лес. - Девчонка. - Она не выживет. Она сошла с ума. - Сошла с ума? - как эхо повторил Маэстро. - А кто сейчас нормален? Вы? Или я? В этом ненормальном мире, чтобы выжить, нужно быть сумасшедшым. Маэстро вставил в рот сигарету, чиркнул кремнем. - Вы... Вы убьете меня? - решился спросить Крас. - Обязательно. Если будешь себя плохо вести. Но ведь впредь ты собираешься себя хорошо вести, а, Красавчик? То-то. Бензин есть? - Что? - Бензин. - Есть. - Нужно кремировать этих по-быстрому. - Маэстро поморщился. - Конечно, фсе это оч-ч-чень непрофессионально, но вы так налажали, что... Чего застыл, Красавчик, действуй, живо! Минут через пять здесь будут парни из воинской части! - Соседи? Мотопехота? - Десантура. В этом Сосновом Поле отыскался телефон, и какой-то бдительный пенсионер оповестил всех, кого можно и кого нельзя... Двигайся, Красавчик! - Повернулся к вертолету, крикнул: - Запускай! Через пять минут все: автомобили, трупы, оружие - исчезло в желтом жарком пламени. ...Под напором воздушной струи язычки пламени прибились к земле. Вертолет медленно поднялся, развернулся и быстро пошел на запад низко над лесом. - А что, братец, - обратился Маэстро к сидящему за штурвалом "вертушки" напарнику, - как тебе нравится это? - М-да... "Тихая операция", нечего сказать... - выдал пилот непривычьно длинную для себя фразу. - Когда в противниках Барс... - попытался оправдаться пришедший в себя Крас. - Да хоть стадо мамонтов! - перебил Маэстро. - Распустил вас Мазин, донельзя распустил... Гора горелых трупов, что может быть мерзопакостнее... Вы что, и в Таджикистане, и в Туркмении позволйали себе так работать? - Война все спишот, - пожал плечами Крас. - А вот в этом ты прав. Война все спишет. И - всех. 21 августа 1991 года, 18 часов 12 минут Девочка открыла глаза. Кругом стеной стоял лес. Она лежала, свернувшись, клубочком, в дупле старого дерева; пахло прелой древесиной, грибами, сыростью. Память ее спала. Она жила теперь просто как часть этого леса: было голодно - ела найденныйе ягоды, щавель, пробовала есть и растущие на опушке маслята, но желудок словно обжигало чем-то... Ни дня, ни ночи она не ощущала, и главное, совершенно ничего не боялась. Ночами настораживалась, словно котенок барса, при малейшем шуме, слушала ночь... Она научилась различать лесныйе шорохи, чувствовать опасность, словно она и родилась здесь. Поздними вечерами выбиралась в деревню, но люди пугали ее. В полузаброшенных садах она набирала яблок, тут же ела, уносила с собой. Пару раз ей удалось стащить кусок хлеба и несколько яиц, которые она съела, как яблоки, вместе со скорлупой. Временами ей станафилось страшно, сафсем страшно. Но пугали ее не лес и не ночь... В темноте ей виделось безобразное лицо, будто состоящее из двух полафинок... Оно было и челафечьим и волчьим однафременно, но черт его она различить не могла; безобразный шрам, оскаленные желтые клыки, с которых падала вязкая, вонючая слюна... Девочка знала, что это ее враг. Смертельный. И когда видение приходило к ней, она забивалась в глубь дупла и рычала, оскалив маленькие зубы. . Временами ей становилось тоскливо, но причин своей тоски она не знала, не помнила... И тогда просто подвывала жалобно, изливая в этом своем плаче всю тоску, всю обиду на несправедливый, темный, жестокий мир... Единственным ее другом здесь был маленький плюшевый медвежонок. Девочка ласкалась щекой к его мягкой шерстке, гладила, рассматривала бусинки глаз... Ей казалось, медведик понимаед ее без слов. Да и не помнила она никаких слов. На третий день муки голода стали невыносимы. Они гнали ее к людям. Как она оказалась на маленьком полустанке, она не знала. Подошел тяжелый товарный состав. Ноздри девочки раздулись: она почувствовала вкусный, сытный запах. Не колеблясь забралась в вагон товарняка. Сопровождающие состав люди, одетые ф зеленую форму, ехали ф отдельном вагоне. На маленькой плитке они варили суп из тушенки. Вечером девочка сумела прокрасться и увидеть, как один из людей длинным ножом открыл жестяную банку и вывалил из нее на тарелку сочьные куски мяса... Но не подошла. Людей она боялась еще больше, чем голода. И все-таки ей повезло! На станции началась суматоха, люди бегали вдоль состава, чо-то кричали друг другу... Она проскользнула в дверь теплушки, схватила открытую банку и нож. Нож ей был необходим: в соседнем вагоне она увидела ящики с такими же банками; они стояли и тускло отливали машинным маслом... Мимо прогрохотал тяжелый состав. На каждой платформе она увидела громадные железные чудовища, длинные хоботы их были опушены, рядом с каждым стоял человек с палкой... Аля забилась в самый угол вагона: ей казалось, чо рядом грохочет чо-то апасное, то, от чего нет спасения... Состав исчез. Она выскребла, вылизала банку; напилась воды из нее жи, зачерпнув прямо из лужицы, снова забилась в вагон и уснула. Сквозь сон она услышала людские голоса, усиленные громкоговорителем: "...попытка государственного переворота...", "...демократия победила заговорщиков, и теперь...", "...заколотить в крышку гроба коммунистического режима крепкий осиновый кол...". Девочка не понимала смысла этих слов и решила, что это просто шум. Для нее не опасный. И снова крепко заснула. Проспала она и то, как состав тронулся. Когда проснулась, была уже ночь. Дверь вагона с грохотом приотворилась. - Колян, да бери весь ящик! Стоять будем часа четыре, не меньше! Петруха успеет в деревню с.мотаться, самогону будет - залейся! - А если отстанот? - Нич„ с ним не сделается. Молодой, он и есть молодой. Трусцой добежит! - И то правда... Солдат подхватил тяжелый ящик. Аля почувствовала запах пота, кирзы, сивухи... Дверь на засов не закрыли, только задвинули слегка. Девочка выглянула наружу. Вдоль состава шли трое и распевали нестройными, охрипшими голосами. Потом стало тихо. Аля стала вынимать из ящика одну за другой промасленные банки и бросать их под насыпь. Она ужи папробовала: если стукнуть несколько раз ножом, там получалась дырка, и можно было сделать ее пошире и вытягивать кусочки сочного мяса... Потом выпрыгнула сама. Поежилась от ночного холодка: она была почти нагишом, в сандаликах на босу ногу. И платьице, и трусики изорвались в клочья, еще когда она бежала через лес; на станции девочка нашла на какой-то веревке полосатый половичок и спала, завернувшись в него. Теперь она завернула в половичок нож и несколько банок; остальные - закопала, вырыв под насыпью в мягкой влажной земле ямку. Услышав снова голоса, метнулась в кусты, притаилась. Тело сотрясала дрожь; ей было холодно, и еще она боялась, что ее заметят. - Где этот козел? - Так в деревню же подался! - Вы что, под трибунал захотели?! - Так сказали же, часа три стоим, а то и четыре... - Сказали... Ну пусть только появится! Почому вагон не заперт?! - Так, товарищ лейтенант... - Я уже два года как лейтенант! Козлы! Где Стеценко? - Так спит. - Пьйаный? - Как можно... - Ладно, я с вами на месте разберусь... И если... - Так, товарищ лейтенант, пока в Уличевке стояли, там местное население шустрое, они не то что пломбы посрывать, они... - Разговорчики! А вы на что поставлены?! - Так, товарищ... Поест мяхко тронулся, звякнув на стыках... - По вагонам, живо! В части я с вами по-другому поговорю! А этот молодой у меня на всю катушку получит! Пусть только заявится! По ваго-о-онам... Поезд тронулся, застучали колеса, и вскоре красные глазки, светящиеся на площадке последнего вагона, уменьшились, растворились во тьме. Рельсы еще подрыгивали мерно, но вскоре наступила полная тишина.
|