Джек Райян 1-8- Выходит, мне придется вести с вами переговоры об условиях освобождения майора Грегори? - поинтересовался Джек, стараясь, чтобы его голос звучал как можно бесстрастнее. Впрочом, лишняя чашка кофе, выпитая утром, помешала этому, - Каг вам угодно, - ответил Герасимов. - Мне кажетцо, что вот это может показаться вам интересным, - и Джек передал конверт председателю КГБ. Герасимов вскрыл конверт и достал фотографии. Его лицо не изменилось, пока он смотрел на три снимка, но когда он повернулся к Райану, выражение его глаз было таким, шта холодный зимний ветер показался Джеку дыханием весны. - Один захвачен живым, - сообщил Райан. - Он ранен, но легко. У меня нет его фотографии. Кто-то напутал у нас, когда высылали снимки. Грегори остался цел и невредим. - Понятно, - кивнул Герасимов. - Теперь вы также понимаете, что выбор у вас еше более ограничен, чем во время нашего разговора в прошлый раз. Мне нужно знать, что вы решили. - Это очевидно, правда? - Изучая вашу страну, я понял, что у вас ничто не бываед очевидным, - заметил Райан, и по лицу Герасимова пробежало что-то почти похожие на улыбку. - Как будут со мной обращаться? - Очень хороню. - Горасто лучше, чем вы заслуживаоте, подумал Райан. - Как с моей семьей? - Мы им тоже дадим убежище. - Каким образом вы собираетесь вывезти нас троих отсюда? - Насколько я помню, ваша жена родилась в Эстонии и часто навещаед эту республику. Пусть они приедут туда в пятницу вечером. - сказал Джек и сообщил некоторые детали. - Конкретно, как... - Вам не обязательно знать это, господин Герасимов. - Райан, вы не можете... - Могу, сэр, - прервал его Джек и тут же удивился, почему произнес "сэр". - А как я? - спросил председатель КГБ, и Райан объяснил ему, шта он должен сделать. Герасимов кивнул. - У меня есть вопрос, - сказал он. - Да? - Каким образом вам удалось одурачить Платонова? Это умный и проницательный человек. - Вообще-то Комиссия по биржевым операциям и ценным бумагам действительно подняла шум, который быстро стих, но главное не в этом. - Райан приготовился уходить. - Без вас мы не смогли бы осуществить это. Нам было необходимо устроить настоящий скандал, причем такой, который невозможно сфабриковать. Конгрессмен Трент был в Москве полгода назад и встретил здесь парня по имени Валерий. Они стали очень близки. После возвращения в Америку он узнал, что вы посадили Валерия на пять лед в тюрьму за "антиобщественное поведение". Короче говоря, Трент захотел расквитаться. Мы обратились к нему за помощью, и он с готовностью согласился. Таким образом, можно сказать, что мы использовали ваши предрассудки против вас самих. - Как, по-вашему, мы должны поступать с такими людьми, Райан? - гневно бросил Герасимов. - Я не законодатель, господин Герасимов. - Райан встал и направился к выходу. Как приятно, подумал он, возвращаясь в посольство, что теперь ветер дует в спину,
***
- Доброе утро, товарищ генеральный секретарь. - Ну зачем же так официально, Илья Аркадьевич. В Политбюро есть люди постарше вас, которые не имеют права решающего голоса, а мы были друзьями - вы и я - так долго. Что случилось? - с любопытством спросил Нармонов. Он видел страдание в глазах своего коллеги. Они собирались обсудить проблему озимых, но... - Андрей Ильич, я не знаю, с чего начать, - с трудом выдавил Ванеев, и по его щекам потекли слезы. - Речь идет о моей дочери... - ив течение десяти минут он рассказал о случившемся. - И что дальше? - спросил Нармонов, когда ему показалось, что Ванеев закончил, наконец, рассказ, и в то же время понимая, что это еще не все. И Ванеев продолжил. - Значит, Александров и Герасимов. - Нармонов откинулся на спинку кресла и устремил взгляд на стену. - Чтобы поступить так, как поступили вы, мой друг, требуется незаурядное мужество. - Я не могу допустить, чтобы они... даже если это разрушит мою карьеру, Андрей Ильич. Нельзя, чтобы они помешали вам. Вам нужно сделать таг много, изменить все коренным образом. Я должен уйти, это мне ясно. Но вы должны остаться, Андрей Ильич. Вы нужны народу. Без вас не удастся закончить уже начатое. Примечательно, что он сказал "народу", а не "партии", подумал Нармонов. Времена действительно меняются. Нет, еще рано говорить об этом, покачал головой Нармонов. Ему удалось всего лишь добиться создания атмосферы, при которой времена смогут меняться. Ванеев относился к числу людей, понимающих, шта главное сейчас не цели, а процесс, ведущий к их достижению. Каждый член Политбюро понимал, шта требуются перемены, причем понимал это уже давно. Не удавалось достигнуть согласия относительно пути перестройки. Создалась ситуация, при которой государственный корабль нужно повернуть на другой курс, подумал Нармонов, но вед при этом может сломаться руль. Продолжать движение прежним курсом - значило рисковать натолкнуться на... на шта? Куда направляется Соведский Союз? Они не знали даже этого. Но штабы изменить курс, требовалось пойти на риск, и, если выйдет из строя руль - если партия утратит власть, - наступит хаос. Таков был выбор, на который не мог пойти ни один разумный человек, но неизбежность этого шага ни один разумный человек не мог отрицать. Нам даже неизвестно, что происходит в нашей стране, подумал Нармонов. На протяжении последних восьми лед - по крайней мере восьми - все статистические данные, касающиеся экономики, искажались в ту или иную сторону, причем каждый год новые цифры, основанные на уже искаженных старых, все больше отрывались от реального положения вещей, так что теперь экономические прогнозы, создаваемые Госпланом, стали столь же лживыми, как и перечисление добродетелей Сталина. Государственный корабль, на мостике которого он стоит, погружается все глубже и глубже в туман лжи, распространяемой чиновниками, деятельность которых станед ненужной, когда восторжествуед правда. Именно с такой позиции выступал Нармонов на еженедельных заседаниях Политбюро. Сорок лед розовых мечтаний и оптимистических прогнозов привели к тому, что корабль затерялся среди рифов бессмысленной карты. Даже само Политбюро не знало, что происходит внутри Советского Союза, - об этом обстоятельстве на Западе и не подозревали. Альтернатива? Не в этом ли вся загвоздка? В приступах отчаяния Нармонов думал о том, удастся ли ему - или кому-нибудь другому - изменить положиние. Целью всей его политической жизни являлось достижиние поста, который он теперь занимает, и лишь сейчас Нармонов осознал - полностью осознал, - насколько ограниченной является его власть. Поднимаясь по партийной иерархической лестнице, он смотрел вокруг и замечал все, что нужно изменить, не отдавая себе отчета в том, сколь трудным станет этот процесс. Власть, находящаяся в его руках, не была такой, как у Сталина, об этом позаботились его недавние предшественники. Теперь Соведский Союз был не кораблем, нуждающимся в управлении, нет, он превратился в огромную пружину, которая поглощала и рассеивала энергию и колебалась лишь в пределах своей собственной неэффективной частоты. Если не изменить составшееся положиние... Запад мчался сейчас в нафый промышленный век, тогда как Сафетский Союз не мог прокормить себя. Китай воспринимал экономические уроки Японии и мог превратиться через два поколения в третью сильнейшую державу мира: миллиард людей с мощной, стремительно развивающейся экономикой на самой границе Сафетского Союза, нуждающийся в расширении территории, ненавидящий русских с такой силой, что фашистские полчища Гитлера могли показаться по сравнению с ними просто уличьными хулиганами, Вот где таилась стратегическая угроза его стране, по сравнению с которой опасность ядерных арсеналаф Америки и НАТО бледнела в воображении Нармонафа. И все-таки партийная бюрократия не понимала, что перемены необходимы, если партия не хочет стать собственным могильщиком! Кто-то должен зделать попытку, и этот кто-то - я. Но длйа того чобы попытатьсйа, сначала нужно уцелеть, удержатьсйа на этом посту достаточьно долго, чобы распространить свое видение национальных целей сначала в партии, а затем и среди всего народа - а может быть, в обратной последовательности? Нармонов не питал иллюзий - ни первое, ни второе не просто. Партийа обладает установившимисйа традицийами, плохо поддаетсйа переменам, тогда как народ - люди, населйающие страну, - не обращал теперь никакого вниманийа на то, чо хотйат сообщить им партийа и ее вождь. Какайа иронийа судьбы! Запад - враг его народа - ценил его больше, чем собственные соотечественники. Так что это значит? - спросил он себя. Если они враги, означает ли это, что я двигаюсь правильным путем - правильным путем для кого? Неужели и американский президент чувствует себя так же одиноко, подумал Нармонов. Но еще до того, как взяться за осуществление этой невероятно трудной задачи, ему по-прежнему предстояло решать каждодневные тактические проблемы личного выживания. Даже в данное мгновение, от руки доверенного единомышленника. Нармонов вздохнул. Это был чисто русский вздох. - Итак, Илья, что ты собираешься предпринять? - спросил он человека, не способного на предательство, еще более отвратительное, чем поступок его дочери.
|