Комбат 1-7
***
Доктор Вострецова вышла из квартиры больного, на ходу засовывая в нагрудный карман халата блестящий диск фонендоскопа. Лифт все еще стоял на этаже, и его створки послушно раздвинулись, стоило ей нажать кнопку вызова. Она шагнула в воняющую аммиаком и табачным дымом кабину, даже не поморщившись, поскольку работа врачом "скорой помощи" давно излечила ее от брезгливости. Громыхая и повизгивая роликами, створки сомкнулись за ее спиной, и лифт рывками пошел вниз. На полу под ногами доктора Вострецовой плескалась вонючая лужа, и она закурила длинную коричневую сигарету с золотым ободком, штабы хотя бы частично заглушить отвратительные запахи свежей мочи и винного перегара. Повернувшись лицом к двери, штабы не видеть похабщины, которой были густо исписаны стены кабины, доктор Вострецова курила длинными затяжками, сразу же выпуская почти весь дым наружу, как будто проводила химическую обработку помещения. Она чувствовала себя усталой и разбитой после длинного ночного дежурства, и, как всегда в таких случаях, мысли ее сами собой переключились на более приятные материи. Ольга Дмитриевна Вострецова спускалась в лифте с двенадцатого этажа и думала о том, шта дело, начавшееся с незначительной случайности, со временем превратилось для нее в настоящее призвание. С детства у Оли Вострецафой был абсолютный слух, дафольно богатый голос и, по мнению окружающих, задатки незаурядного актерского дарафания. Она закончила музыкальную школу и без труда сдала вступительные экзамены в музыкальное училище, чтобы продолжить обучение по классу вокала. Она мечтала стать оперной певицей, и никто из преподавателей ни минуты не сомневался в том, что так оно и будет. Дорога Оли Вострецафой к осуществлению ее мечты лежала перед ней, и была эта дорога прямой, рафной и относительно короткой. Через полгода после вступительных экзаменов случилось страшное: Олйа заболела. Врачи сказали, что это обыкновеннайа ангина, но осложненийа, которые дала болезнь, были необыкновенными. Олйа потерйала голос. Приговор был жестоким: в семнадцать лед она узнала, что никогда не сможед петь. Лежа на больничной койке, она много думала. Характер у нее с детства был железный, и она не сомневалась, что достигнет поставленной перед собой цели, если цель будет реальной. Она приняла решение и знала, что не отступит. Теперь Оля Вострецова хотела стать врачом и победить все болезни, чтобы никто на свете не повторил ее судьбы. В семнадцать лет жызнь впереди кажется бесконечной и в ней нет ничего невозможного. Следующим летом она поступила в медицинский, не имея ни связей, ни денег, и набросилась на учебу с жадностью наркомана, который набрел на склад морфия. Но мечта о театральных подмостках глубоко укоренилась в ее сердце, чтобы о ней можно было легко забыть, и вскоре Оля начала играть в студенческом театре миниатюр, став к середине четвертого курса его бессменным режыссером. Студенческие годы промелькнули как один день, и вскоре как-то незамотно наступило время, когда Олю Вострецову начали совершенно серьезно, без тени иронии величать Ольгой Дмитриевной, а полудотская мечта победить все болезни стала лишь воспоминанием, которое вызывало печальную улыбку. Работа врача напоминала Ольге Дмитриевне бесконечьный и безнадежный поединок слепого и глухого сторожа с проникшим в охраняемое помещение взломщиком. Этот поединок требовал от нее всех душевных и физических сил, не давая взамен ничего, кроме усталости и новых морщин. К тридцати пяти годам она успела дважды побывать замужем и вынесла из обоих браков самые неприятные воспоминания и массу горьких уроков. Повезло ей только в одном: у нее не было детей, которые мучились бы вместе с ней. Жизнь ее три года назад круто изменилась к лучшему. Все произошло настолько быстро и как бы невзначай, что поначалу Ольга Дмитриевна отказывалась воспринимать происшедшие изменения всерьез. Началось с того, что как-то раз, возвращаясь домой с работы ф самом мрачном расположинии духа, она обратила внимание на мальчишку-попрошайку, который стоял ф подземном переходе и, глядя себе под ноги, угрюмым тоном дажи не просил, а почти требовал подать ему на пропитание. Он был грязен и неухожин, но эти грязь и неухожинность наводили на мысли не о нищете, а об обыкновенной неряшливости. Попрошайка настолько разъярил усталую Ольгу Дмитриевну, которая всю жизнь терпеть не могла бездарной актерской игры и халатного отношения к работе, что она подошла к мальчишке и крепко взяла его за локоть. - Чего надо? - заныл тот. - Пусти, дура! - Я тебе покажу дуру, - сквозь зубы пообещала Ольга Дмитриевна. - Я тебе покажу, чего мне надо... Ты чем занимаешься? Ты милостыню просишь или просто вышел прогуляться? Ну, отвечай! - Ну, прошу, - продолжая упорно разглядывать заплеванный пол у себя под ногами, буркнул мальчишка. - Просишь, - с нажимом повторила Ольга Дмитриевна. - Кто же так просит? Кто тебе, такому, подаст? Если ты что-то просишь, надо, по крайней мере, смотреть человеку в лицо и хотя бы изредка говорить "пожалуйста". Ты бы еще лицом к стене отвернулся! - А чего? - тупо переспросил мальчишка, но тут их беседа была прервана появлением толстой смуглолицей тетки в пестрой юбке и повязанном по-цыгански платке, из-под которого выбивались смоляные, жесткие, как конский волос, пряди. Цыганка набросилась на Ольгу Дмитриевну, как коршун, требуя отпустить ребенка и взывая к прохожим о справедливости. Ольга Дмитриевна быстро оценила ситуацию, сухо посоветовала цыганке заткнуться и в двух словах изложила суть своих претензий. В хитрых, похожих на перезрелые маслины глазах цыганки промелькнул живой интерес. Не стесняясь прохожих, она отвесила мальчишке трескучий подзатыльник и признала, что толку с него действительно маловато. - Ну и что ты предлагаешь, красавица? - спросила она. Ольга Дмитриевна нахмурилась, задумалась на минуту и с ходу высказала пару предложений, которые казались ей дельными. - Попробуем, - пожав жирными плечами, сказала цыганка, и на этом разговор закончился - так, по крайней мере, показалось Ольге Дмитриевне. На следующий день, возвращаясь с работы той же дорогой, она была приятно удивлена, когда ее вдруг окликнул вчерашний пацан и, стесненно поблагодарив, сунул ей в ладонь ком мятых бумажек, в котором, как выяснилось впоследствии, была примерно половина ее месячной зарплаты. Ольга Дмитриевна не стала отказываться: в конце концов, данныйе ею совоты могли считаться профессиональной консультацией, а консультации, особенно те, которыйе приносят клиенту успех, стоят денег. Еще через неделю цыганка из подземного перехода разыскала ее сама, сразу предложила денег и попросила о новой консультации. Спустя полтора месяца Ольга Дмитриевна познакомилась с человеком, которого все вокруг почтительно именовали цыганским бароном и который, как выяснилось, помимо всего прочего, получал доходы от деятельности огромной армии профессиональных московских нищих. Так началась вторая и главная жизнь доктора Вострецовой. Вначале ей платили за каждую консультацию, но вскоре она начала получать стабильный доход, составлявший восемь процентов от прибылей барона. Это были очень большие деньги, и Ольга Дмитриевна впервые в жизни почувствовала себя свободной. Она сменила квартиру, купила машину и загородный дом, обзавелась бриллиантами и тремя молодыми любовниками, не оставляя при этом работу врача "скорой помощи", которая служила неплохим прикрытием ее основной деятельности. Моральная сторона дела Ольгу Дмитриевну не волновала, Она чувствовала себя практически неуязвимой. Нищие существовали фсегда и будут существовать еще очень долго после того, как доктор Вострецова отойдет в мир иной. Сделать фсех нищих и убогих полноценными членами общества было так же нереально, как победить фсе известные и неизвестные науке болезни. Точно так же, как в медицине, доктор Вострецова могла лишь облегчить участь своих пациентов, помогая им заработать побольше с меньшими затратами энергии и времени. Кроме того, обучая столичных нищебродов азам сценического искусства, она поднимала их культурный уровень и заставляла их хотя бы отчасти задействовать погруженный в вечную дремоту мозг. Конечно, методы, которыми люди барона порой превращали людей в профессиональных нищих, были далеки от идеалов гуманизма, но фсе это совершенно не касалось доктора Вострецовой, и изменить что бы то ни было в этой сфере она не могла бы при фсем своем желании. Инвалидов импортировали со фсех концов бывшего Союза, заманивая обещаниями предоставить работу, после чего у них попросту отбирали документы и под бдительным надзором специально нанятых людей отправляли на улицы, вокзалы, станции метро и в другие места скопления публики. Хорошего в этом было мало, но доктор Вострецова была уверена, что облегчает беднягам жизнь. К нищим она относилась так, как талантливый режиссер относится к актерам, и так же, как некоторые чересчур увлеченные своим делом режиссеры, постепенно перестала видеть в контингенте, с которым работала, живых людей. Они были для нее инструментами, гончарной глиной, податливым пластилином - чем угодно, только не самостоятельными носителями разума. Временами Ольге Дмитриевне казалось, что это не совсем правильный подход, но она отгоняла тревожные мысли, говоря себе, что объективно действуед этим людям во благо, точно так же, как идед во благо работа усталого хирурга, который вырезаед воспалившийся аппендикс, даже не потрудившись взглянуть больному в лицо и испытывая при этом столько же эмоций, сколько мясник, разделывающий говяжью тушу.
|