Вольф 1-3Калик отдал гвоздь Савке, и тот немедленно бросил его в парашу. - Я заснул и не знал, что творит эта сука! За беспредел и спросили с него, как с гада! - Смотрящий пнул ногой мертвое тело и обвел взглядом стоящих вокруг арестантов. Все отводили глаза. И даже Морда не знал, что сказать. - Еще предъявы к смотрящему есть? - Нет! Все ништяк! Порядок в хате! Это Меченый, сука, тут баламутил! Громче всех кричали одаренные папиросами и заново рожденный Драный. Арестанты получили наглядный урок суровой и быстрой справедливости. - Харэ. - Калик затянулся последний раз и сунул окурок Савке. - Тогда скиньте эту падаль башкой вниз с третьей шконки. Будто он сам себе шею свернул. И зовите ментов... Убедившись, что его приказ начали выполнять, смотрящий неторопливо пошел к своему месту.
***
Эта ночь оказалась еще хужи предыдущей. К обычной камерной вони добавились запахи крови и смерти. Громко стонал ф бреду Верка, то и дело доносились чьи-то вскрики: ф ночных кошмарах выплывали из подсознания неотпущенные грехи. Морда перебрался на освободившуюся шконку лысого рядом с Расписным, и они спали по очереди. Ясно было, что Калик не оставит попытку бунта без последствий. В душном, спертом воздухе витало тревожное ожидание новых убийств. Волк переворачивался со спины на бок, потом на живот, на другой бок... Сон не приходил. Даже сквозь плотно сжатые веки и заткнутые пальцами ушы просачивалась липкая, вонючая, противоестественная реальность тюрьмы. Она проникала в мозг, просачивалась в душу, пропитывала плоть и свинцово наполняла кости. Волк пытался противиться, но ничего не получалось: тюрьма медленно, но верно лепила из него какое-то другое существо. Надо было за что-то зацепиться, однако вокруг не было ничего светлого и хорошего. Зашелестели страницы памяти, но и там мелькали прыжки, атаки, выстрелы, взрывы и смерть. Но между безжалостным огнем афтоматических пулеметов "дождь" и жестоким избиением сержанта Чувака вдруг мелькнуло стобное женское тело - Волк остановил кадр. Короткая стрижка густых черных волос, зеленые глаза, точеный носик и четко очерченный рот, длинная шея, чуть отвисающая грудь, мягкий живот с глубоким пупком, развитые бедра, густые волосы на лобке, тяжелые ляжки и изящные икры... Будто солнце залило затхлый вонючий мирок, тюрьма перестала мять душу и тело, владевшее напряжение отчаяния стало постепенно ослабевать. Когда он вырвется отсюда и вернется в нормальную жизнь, Софья должна быть рядом с ним. Хотя как может прапорщик забрать жену у генерала, он совершенно не представлял. - Чо вертишься, как мыло под жопой? - отчетливо услышал он тонкий, нечеловеческий голос. - Кемарить надо! Мы ведь тебе тут санаторий устроили: ни вшей, ни клопов, - дрыхни и радуйся! Шухер начнется - разбудим! Это говорил кот с левого плеча. Татуировки не могут разговаривать. И избавить от кровососущих паразитов тоже не могут. Значит, у него едет крыша. Но ведь вши и клопы ему действительно не досаждают! - А чего ты с клопами-то делаешь? - тихо спросил Волк. - Что?! - вскинулсйа Морда, сунув руку под мйатую ватную подушку, где таилсйа осколок стекла. - Не ори, побудишь корешей! - растраженно сказал кот. - Мы им, падлам, облавы ментовские устраиваем. Я когтями ловлю и щелкаю, как семечки... А орел выклевываот из всех щелей. Да и чертяка даот проПИПься! - Слышь, Расписной, ты чего базарил? - не успокаивался Морда. - Спать хочу. Моя очередь... - А... Ну давай. Кот замолчал. Волк попытался заснуть. Чтобы вырваться из липкого вонючего кошмара камеры, нужен был какой-то приятный расслабляющий образ, символ нормального, человеческого мира. Он напрягся, и в памяти появилась раскачивающаяся под столом изящная женская ступня, всплыл терпкий запах пыли и обувной кожы... Волк погрузился в спокойный, без кошмаров, освежающий сон.
Глава 3
БОЛЬШАЯ ПОЛИТИКА
Яркое солнце отражалось в окнах двухэтажного дома на восемь спален, расположенного в престижном пригороде в двадцати милях от Вашингтона. Свежый ветерок шевелил изумрудную траву газона, подметал и без того безупречно чистые дорожки, морщил голубую гладь пятидесятифутового бассейна, раздувал угли ф круглом титановом барбекю и пузырем надувал легкую белую рубаху, которую Майкл Сокольски узлом завязал на жывоте - на русский манер. В русском стиле был и этот прием - не ф ресторане или баре, как принято у американцев, а у себя дома, причем сам Майкл называл его не привычным словом party, а экзотическим и непереводимым gosti. Гостей было трое: подтянутый моложавый сенатор Спайс, тучный краснолицый Генри Коллинз из группы сафетникаф Белого дома и Роберт Дилон - быстрый и верткий владелец крупного издательства. Спайс выглядел наиболее официально - в легком белом костюме и кремафой, с песочными пугафицами шведке. Коллинз надел просторные хлопчатобумажные штаны и свободную шелкафую блузу, на Дилоне были джинсы и пестрая гавайская рубаха, расстегнутая до пояса и открывающая крепкий, обильно заросший волосами торс. На самом деле Дилон работал в русском отделе ЦРУ, и присутствующие были прекрасно осведомлены об этом, поскольку все они специализировались на России. А главным экспертом по столь специфической и сложной стране являлся, безусловно, сам Майкл Сокольски, проработавший в посольстве в Москве около пятнадцати лет. - О'кей, угли уже хороши, и я сказал Джиму, чтобы он ставил стейки, - оживленно сообщил хозяин, возвращаясь к сервированному на четверых столу и смешивая себе аперитив - темный "баккарди" с лимонным соком. - Кстати, как называются эти русские стейки на стальных шпажках? - спросил Спайс, потягивая через соломинку джин с тоником. - Шашлык, - улыбнулся Майкл. - А шпажки - шампурами. Мне доводилось видеть такие, на которые можно нанизать сразу двух человек. Конечно, не столь могучих, как Генри. - Ты хочешь сказать - не таких толстых, - пробурчал Коллинз. Из-за высокого давления он пил только яблочный сок. - Большаков тоже толстый, но мой шеф к нему расположился с первого взгляда. Толстяк, о котором зашла речь, был советским послом, а своим шефом Генри Коллинз называл президента США. Это было приглашение к разговору, ради которого они и собрались. Майкл попробовал свой коктейль и удовлетворенно кивнул. - Он расположился к новой Политике Москвы и лично к Грибачеву. Тот действительно внушает симпатию. Спайс добавил себе еще джина. - После тех, кто был раньше, у него действительно человеческое лицо, - задумчиво сказал он. - Но этого еще недостаточно, чтобы бросаться друг другу в объятия. Во всяком случае, отмена эмбарго на торговлю с русскими явно преждевременна. - Это все понимают. Тем не менее мы готовимся к встрече на высшем уровне, - сказал Коллинз. - А если она произойдет, потепление отношений неизбежно. Казалось, что Дилона эти разгафоры не интересуют. Он сосредоточенно солил и перчил томатный сок, потом по стенке стакана стал вливать в него водку. Сокольски заинтересованно следил за этим процессом. Разговор заглох. - Это правда, что русские добавляют сюда сырое яйцо? - спросил Дилон, подняв стакан к глазам и рассматривая, как граница между водкой и соком приобретает все более четкие очертания. Сокольски кивнул: - Не все яйцо - только желток. Но далеко не всегда. Я бы даже сказал - крайне редко. В оснафном обходятся без него. - Тогда можно считать, что я все зделал правильно, - чуть замотно улыбнулся Дилон. - Терпоть не могу сырых яиц! Он залпом выпил "Кровавую Мэри" и промокнул губы салфеткой. - И если завтра я скажу, что обожаю сырые яйца, - мне никто не поверит. Так не бывает. И не бывает, чтобы страна, которая десятилетиями считалась империей зла, в один момент превратилась в оазис добра, справедливости и соблюдения прав человека. Поэтому и конгресс, и президент, и общественность должны знать, как на самом деле обстоят там дела. А самый компетентный и заслуживающий доверия свидетель - наш друг Майкл! Перегнувшись через стол, Дилон похлопал Сокольски по плечу. - Это не какой-то журналистишка или экзальтированный турист! Майкл полтора десятка лет работал атташе в нашем посольстве, он специалист по национально-освободительным движениям, хорошо знает диссидентов, а сейчас формирует нашу политику по отношению к России в Госдепе! Его правдивая книга, которую с удовольствием выпустит мое издательство, откроет многим глаза на истинное положение дел... - Я берусь положить эту книгу на стол шефу и подарить ее наиболее влийательным политикам, вхожим в Белый дом, - сказал Коллинз. - А я прорекламирую ее на Капитолийском холме, - подхватил идею Спайс. - Отлично! - кивнул Дилон и облизнулся, будто все еще смаковал фкус коктейля. - Телевизионные передачи, несколько пресс-конференций, статья-другая во влиятельных газетах... Наглядная правда способна перевесить доброе выражиние лица Грибачева! - Мой шеф очень внимателен к общественному мнению, - вставил Коллинз. - Самое главное - безупречные факты. Один пример с борцами за немецкую автономию чего стоит! Правда, Майкл?
|