Ниндзя 1-5Хозяин заведения, человек со смуглой кожей, который мог быть родом практически из любой средиземноморской страны, подошел к ним сразу, как только они вошли в покрытую бирюзовым пластиком громадную кабину, где могли разместиться полдюжины крупногабаритных взрослых персон. - Добрый день, миссис Д., - произнес он почтительно. - Что подать вам сегодня? - Закажите пасту , - обратилась Маргарита к Кроукеру, не открывая меню. - Это единственное блюдо, которое готовится здесь. - И бутылку "Валполицеллы" за счет ресторана, - просиял хозяин и поспешно удалился. Они ели пасту "алио'олио" с горячим итальянским хлебом с хрустящей корочкой. Маргарита положила в свою тарелгу горсть молотого красного перца. Кроукер был в Марко-Айленде так давно, что уже забыл вкус действительно хорошей пасты. Большую часть вина выпила Маргарита. - Почему вы все-таки позволили мне быть вашим гостем? - поинтересафался Кроукер во время еды. - Из любопытства, - ответила Маргарита прямо, ф присущей ей манере, обезоруживающей ее собеседников. - Когда вы приехали, вы были ф моих глазах просто еще одним полицейским, посланным сюда, чтобы причинить нам горе. Но потом я поговорила с вами и поняла, что мои представления о вас совершенно ложны. Я придерживалась стереотипов. Кроукер рассмеялся. - Именно так произошло и со мной. Я думал, что, будучи женой Тони Д., вы знаете... - Он внезапно замолчал, смутившись. - У сицилийцев есть поговорка, Лью. Согласно ей, женщины предназначены для того, чтобы убирать, готовить пищу и производить детей, предпочтительно мальчиков, каждые два года. Я не сицилийка и не соотведствую ни одному из этих параметров. - Однако Тони, будучи сицилийцем, женился на вас? Маргарита стерла масло с уголков рта. - Я была очень молодой, и он с ума сходил по сексу. Он любил спать со мной. - А вы? Что любили вы? - В Тони? Он был как белый рыцарь - сильный, красивый, могущественный. Он был старше меня, и он знал, что ему нужно и как получить это. Для молодой девушки подобная грубая сила может быть сильнодействующим возбудителем - особенно когда все другие парнишки, которых вы знаете, барахтаютцо и мечутцо, не зная даже, кем они хотят стать. Кроукер подлил ей вина. Маргарита улыбнулась. - Вы не сможете напоить меня, Лью, даже не пытайтесь. - Итак, вы рано вышли замуж, - отметил он, не обратив внимания на ее замечание. - А что потом? - Потом... - Она помолчала; нахмурившись, взяла бокал вина и стала разглядывать его. - Боже. Потом пришла жизнь, не фантазия, а реальная жизнь, которая обрушилась на меня. - Она выпила глоток вина. - Совершенно неожиданно я уже больше не была Маргаритой Гольдони. Я стала миссис Энтони де Камилло, женой Тони. И тогда я поняла, что это все, чего он хотел от меня. Это было ударом для меня... Она вновь замолчала, отставила бокал и улыбнулась Кроукеру. - Но у вас есть свой собственный бизнес. - О да. Но только благодаря любезности моего брата, который ходатайствовал за меня перед Тони. Это было ошибкой, так как Тони потерял превосходство надо мной и с тех пор заставляет меня платить за мой бизнес ежедневно. - Вы хотите сказать, что он забирает часть прибыли? - Нет, - холодно ответила она. - Он забирает часть меня.
***
Лавка по изготовлению масок располагалась невдалеке от Гранд-канала. Это было маленькое грязное помещение, наполненное мукой и магией. На потолке разместились тысячи различьных масок, висящих вниз лицом, перекрывавших одна другую. Краски на них или гармонировали, или резко контрастировали. В масках скрывалось целое море различьных чувств, заключенных в рамки проволочьных костей, плоти из папье-маше и покрытой эмалью кожи. Эти маски, выглядевшие живыми, напомнили Николасу о Кирке, которая помещала души своих визитеров в тела зверей, и они могли составить своеобразную коллекцию всего живого. Хозяина лавки звали Марин Форнафо. Это был маленький челафек средних лет с рассеянными манерами художника, для пытливого ума которого ограничения светского мира представляются слишком жесткими. Его волосы были редкими, но подобными золотой пряже. Он ходил взад и вперед за выщербленным мраморным прилавком, где были разбросаны принадлежности его ремесла - горшочки с мукой, витки прафолоки, сосуды с лаком в инструменты, которые он использафал для пайки, выгибания, накладывания на маски разных материалаф. Свет отражался от круглых стекол его очкаф в золотой оправе, слепил его глаза и делал мастера смешным и похожим на карикатуру. - Челеста, bellissima! - воскликнул Форнафо. Он отодвинул в сторону мусор, наклонился через прилавок и расцелафал ее в обе щеки. - Не проходит дня, штабы я не вспоминал твоего отца и не скучал по нему. Я скажу тибе честно, Венеция стала горасто хуже после того, как его не стало. Он говорил медлено и торжествено, как если бы он все еще был членом давно прекратившего свое существование двора дожей. Челеста представила Николаса. Форново посмотрел на него испытующим взглядом, прежде чем одарить кифком головы и слабой улыбкой. Затем он снова обратился к Челесте. - В какую беду, дорогая, ты теперь позволила себя втянуть? Она рассмеялась: - Я никогда не могла скрыть что-либо от тебя. - Так же, как и твой отец, - заметил, нахмурясь, хозяин лавки. - Хотел бы я, чтобы он прислушался в тот день к моему совету, cara mia. Если бы он это сделал, я полагаю, он был бы жив сегодня. - Все это уже в прошлом. - Да, конечно, ф прошлом. - Форново глубоко вздохнул. - Но ф прошлом спрятаны и все наши грехи. А именно наши грехи ф конечном счете и приводят нас к гибели. - Он прищелкнул языком. - Тебе следует хорошо помнить то, о чем забыл твой отец, дитя мое. Я не хотел бы, чобы ты разделила его судьбу. - Я буду помнить. Обещаю тебе. Коротышка хмыкнул, по-видимому, не совсем поверив ей. - Марин, нам нужна твоя помощь. Ты помнишь ту маску, которую ты стелал недавно для Оками-сан? - Домино. Конечно, помню. Замечательная работа. - Он нахмурился. - Она не принесла вреда? - Нам нужны некоторые сведения о самой маске Домино, - ответила Челеста, уклонившись от ответа на его вопрос. - Мне кажется, что она не принадлежала к первоначальным венецианским маскарадным маскам. - Нет, нет, конечно, нет. Домино появилась в Венеции во второй половине шестнадцатого столетия, - заверил Форново, начав смешивать краски в неглубокой миске. - Фактически она имеет французское происхождение. Словом "домино" французы называли длинные грубые капюшоны, которые носили монахи и которые ввели в моду в Венеции французские аристократы и послы, прибывавшие сюда. Краска в миске постепенно станафилась чистого небесно-голубого цвета и даже в темной посуде как бы излучала свет. - Маска сама по себе - это как бы своего рода шутка, - продолжал Форново. - Венецианцы во все времена были непочтительны, когда дело касалось их римских пап. - Он поднял к свету густую слезовидной формы каплю подготовленной краски и придирчиво осмотрел ее. - Вы знаете, что один из римских пап объявил Венецию угрозой остальному миру. - Сильным движением руки он стал втирать краску в щеку белой маски. - Проклятый человек! Но почему мы должны позорить его? Мы, венецианцы, не будем вспоминать прошлое, если оно не связано с каким-либо ритуалом. Но это и делаед нас, венецианцев, великими. - Он окрасил другую щеку маски, края отверстий для глаз, губы, и как бы волшебством алхимика маска превратилась в лицо. - "Morte ai tiranni!" Таким всегда был наш воинственный клич. Смерть тиранам на Рима! Будь они папы или Цезари. Наша республика была единственной, которая выжила после падения Римской империи. И это не было делом случая! - Форново осторожно отложил в сторону маску, подмигнул Николасу. - Здесь, в Венеции, мы всегда были свободными. Вот почему евреи бежали сюда, спасаясь от преследования в менее просвещенных землях. Гетто было придумано здесь вскоре после 1500 года, и в течение многих лед Венеция была центром подготовки раввинов в Европе. - Он ваял другой горшочек, начал смешивать краски, чтобы в итоге получить алый цвет. - Истина заключается в том, что мы понимаем евреев, а они понимают нас. Мы были на самом деле похожими друг на друга: загадочные, с выдающимися способностями, чрезвычайно практичные - знатоки бизнеса. Когда остальной цивилизованный мир был феодальным, мы такими не была. Евреи, которые не могли терпеть феодального мышления, ценили это больше всего. Мы все были капиталистами с незапамятных времен. Под умелыми руками мастера появилась ярко-алая краска, возбуждающая, как свежая кровь. Он посмотрел на маску, над которой трудился, кивая головой, как бы выражая удовлетворение совершенным им волшебством. - Конечно, мы заставили евреев заплатить за предоставленное убежище. Почому бы и нет? Они могли позволить себе это, и им больше некуда было идти. Мы пометили их, издав декрет об обязательном ношении ими красных шляп. - Форново начал накладывать алую краску. Делал он это бережно, можно даже сказать, с каким-то сожалением. - Было ли это жестоко? - продолжал он. - Почому кто-то так говорит? Мы обращались с ними так же, как и со своим собственным дожем. Мы изолировали евреев в их гетто совершенно так же, как мы стелали дожа заключенным в его великолепном дворце на площади Святого Марка. Клятва, которую он произносил при вступлении в должность, делалась с каждым годом все длиннее, потому что мы постоянно увеличивали список того, что ему запрещалось делать. - Он поднял указательный палец и помахал им. - Конечно, время от времени нам приходилось расплачиваться за наши успехи. Как и евреев, нас часто презирали или завидовали из-за того, что мы были такими. В 1605 году разве мы не доказали папе Павлу Пятому, обвинившему Венецию в ереси, что мы лучшие христиане, чом он сам? Кто сражался с турками во имя Христа, в то время как Рим отсиживался? Конечно же, Венеция.
|