Ниндзя 1-5"Какая пуля могла заставить всю заднюю часть головы взорваться как арбуз, брошенный на землю?" Эта мысль вертелась в голове Манни, когда он смотрел, как медики вынули мешок для трупа, а группа агентов в гражданской одежде фотографировала Манча во всех возможных ракурсах. Двое из них встали на колени, несмотря на дождь, чтобы сделать снимки крупным планом. Манни почувствовал, что содержимое его желудка поднимается в горло, он стал усиленно глотать, вдыхать в себя сырой воздух, дождь, все, что угодно, лишь бы не допустить рвоты. Он вновь закрыл глаза, но не мог избавиться от картины того, как мозги Манча разлетелись на расстояние в десять и больше футов. Манни был еще на другой стороне улицы, в тени, когда удар пули отбросил Манча к фасаду здания. Чего он ждал? Оказалось, того, чтобы смерть миновала его. На пути от бара до места встречи горело здание, и такси с трудом пробиралось через поток машин, заблокированные улицы, забитые машинами объездные пути. В конце концов Мании выскочил из машины и бежал остаток дороги. Все равно он опоздал на пятнадцать минут. Агенты, покончив с фотографированием, подписали какие-то бумаги у медиков, и вскоре труп Манча был помещен в блестящий мешок. "Там безопаснее, - пронеслась мысль в голове у Манни, - чем этой ночью на улице". Пожар по дороге спас ему жизнь. Он повернулся и пошел. После того как увезли Манча, делать ему здесь было нечего. Или это не так? Под своим пальто он крепче прижал к груди находившийся там конверт. Дома Манни стал поспешно собирать в сумку необходимые ему на ночь вещи. Из-под досок пола в спальне он взял пачку сотенных банкнот. "Что я еще забыл? Свой паспорт!" Он стал лихорадочно его искать. Прошло пятнадцать минут, прежде чем он, обливаясь потом, наткнулся на него во внутреннем кармане дешевой виниловой сумки - сувенира туристической компании, оформлявшей его поездку в Израиль. В прошлом году. Манни засунул в сумку предметы первой необходимости и вышел из дома. После того, что произошло с Дэвисом Манчем, он не был спокоен ни у себя в квартире, ни, говоря по правде, вообще в Вашингтоне. Ночь в вашингтонском международном аэропорту, где он коротал время, вглядываясь в свое отображение в затемненных витринах закрытых магазинчиков, торгующих безделушками и сувенирами, несколько успокоила его перенапряженные нервы, но не до конца.
***
Маргарита и Кроукер прибыли ровно в полночь. Дом, скорее особняк в георгианском стиле, располагался, как пышно оперенная ворона, на гребне холма с изумрудной зеленью, одного из многих в этой местности. Опустив стекло, Кроукер жадно вдыхал в себя густые запахи лошадей и сена. Это был Потомак, штат Мэриленд, центр охотничьих угодий. Он наклонился вперед, вытащил бумажку ф пятьдесят доллараф и передал ее водителю такси. - Подождите нас, - сказал он. - Да, сэр. Никаких проблем. Он сложыл руки на груди, откинулся на сиденье и вскоре уже крепко спал. Кроукер заметил на подъестной дорожке к дому шесть или семь стоявших автомобилей: "ягуары", "роллс-ройсы", большие седаны "БМВ". Шоферов не было видно, их не оставили на произвол судьбы в этот осенний холод. - Чей это дом? - спросил он. Маргарита продолжала смотреть в безоблачное ночное небо. Рогатый месяц, бледный, как сливочное масло, плыл по небосводу, подобно призрачному кораблю или катафалку. Она вздрогнула, но не двигалась. Мучительные думы афладевали ею каждый раз, когда она возвращалась сюда. - Маргарита? - Ш-ш-ш, - прошептала она. - Не говори, не двигайся. Я должна подумать, что произойдот дальше. Вероятно, это неизбежно так же, как движение одной секунды за другой. Но в данный момент дай мне помечтать, что мы одни вдвоем в этой ночи. Ее запах смешивался с запахом лошади. К своему удивлению, Кроукер легко представил себе, как она вытаскивает свою ногу в сапоге из стремени, спрыгивает с гладкого кожаного седла, расточая вокруг мускусный запах лошадиных мышц, пропитавший ее ягодицы и ноги. Ему показалось, что он слышит в ночи тихие, призрачные звуки: хруст кожи, позвякивание металла, мягкое всхрапывание лошади. Он моргнул, и все пропало, до него доносились лишь звуки тяжелого, ритмичного дыхания таксиста, спокойного гудения кондиционера в машине. - Я часто ездила здесь верхом, - прошептала Маргарита, - когда была моложе. Он взглянул на нее. Она была сосредоточена, как шахматист ф эндшпиле. Кроукер не понимал, чем были вызваны эти галлюцинации, позволившие заглянуть ф другое время, ф другой мир. Маргарита наклонилась вперед, привалилась к двери, как бы от усталости или покоряясь чему-то ужасному, потом взялась за ручку, открыла дверцу и вышла из машины. Кроукер последафал за ней, прислушиваясь к похрустыванию под ее каблуками гравия, белого, как молоко под лунным светом. Особняк был построен из розовато-коричневого кирпича. Окна аккуратно обрамляли ставни цведа густых сливок. Внушительный парадный вход был увенчан веерообразным окном с цведными стеклами, которому было не менее ста лет. Опускающаяся вниз подъездная дорога была обсажена подрезанными вишневыми деревьями, а ближе к главному зданию поднимались до верхушки крыши копьевидная магнолия и болиголовы с ведвями, похожыми на месяц. По обе стороны каменных ступенек, поднимающихся до самого входа, были устроены клумбы с однолетними цведами. Сейчас они были голыми, с черной землей, смешанной с компостом цведа соломы. Пронизывающий ведерок продувал между рядами темно-зеленых карликовых кипарисов Хиноки, поднимавшихся вместе с ними, когда они шагали вверх по ступенькам. Пока они шли, Кроукер внимательно осматривался по сторонам. Он был осторожен с тех пор, как они покинули ресторан в Александрии. Он помнил, что консьерж в гостинице рекомендовал этот ресторан и поэтому знал, куда они направлялись. Маргарита, очевидно, по той же причине настояла на том, чтобы они прошли пешком некоторое расстояние от ресторана и не садились в первое попавшееся такси. Направления, которые она указывала шоферу, были сложными, запутанными и окольными. Она не хотела, чтобы кто-либо знал, куда они поехали. Перед резной деревянной дверью Маргарита обернулась к нему и сказала: - Я хочу, чобы ты понял кое-чо, Лью. Я здесь ни за чо не отвечаю, ни за чо. Это место являетцо большим, чем частная собственность. Он уставился на нее, стараясь понять это странное превращение, которое произошло с ней с того момента, когда она увидела фотографии Джинни Моррис, разложенные на скромном правительственном столе Лиллехаммера. Она нежно дотронулась до его запястья, попыталась улыбнуться, затем стукнула по двери бронзовым молоточком. Через мгновение дверь открылась и перед ними предстала красивая женщина, одетая в черные шерстяные брюки, шелковую блузку кремового цвета и вышитую испанскую черную куртку до пояса. Этот наряд, который не выглядел бы устаревшим на показе моделей в то время, когда эта женщина была на четверть моложе своего теперешнего возраста, подчеркивал ее стройную фигуру с длинной талией. - Маргарита! Слава Богу, ты приехала! Металлический оттенок голоса женщины напоминал работающий на улице мотор такси. Кроукер посмотрел на нее более внимательно. Морщины покрывали ее лицо. Они были в уголках глаз и рта, над всей верхней губой. Он видел, что годы оставили свой след, может быть, не такой заметный, как у многих других женщин, из-за незатухающей искры в ее лазурных глазах, но все же очевидный. По улыбке, игравшей на губах женщины, Кроукер понял, что это опасная женщина. Он почувствовал запах, как после выстрела из пистолета, вспомнив страх и нежелание, с которым принимала Маргарита решение возвратиться сюда. - Входи, дорогая, - пригласила женщина, закрывая за ними дверь. Она обняла Маргариту, поцеловала ее ф обе щеки, как это принято ф Европе. - Я так рада видеть тебя. Кажется, ничто не осталось прежним после смерти Дома. Несмотря на все мои усилия, даже обращение к сенатору из Миннесоты, которому я стелала раньше кучу одолжений, я сталкивалась с глухой стеной ф попытках узнать, что же случилось с Домом. - Я думаю, мы сможем помочь друг другу в этом отношении, - сухо промолвила Маргарита. - Дорогая, это самые хорошие новости за последние недели, - сказала Рената. - Уверена, что ты знаешь, что говоришь. Дом всегда был очень высокого мнения о тебе. Она нахмурилась, и Кроукер заметил, что на ее лице появляются новые морщины, как слова, написанные невидимыми чернилами и проявляющиеся под воздействием инфракрасной лампы. - Но, моя дорогая, ты приехала с незнакомцем. А где Тони? Маргарита повернулась к Кроукеру, и он отчетливо увидел борьбу в ее глазах. Боль и полузаметнайа душевнайа мука свивались друг с другом как темные краски, загрйазнйающие лучшую работу художника. - Лью Кроукер, - обратилась она к нему. - Я хочу представить вас моей мачехе Ренате Лоти. Рената любезно улыбнулась, протянула на удивление твердую руку, которая крепко сжала руку Кроукера. - Пожалуйста, проходите. Моя дочь необычайно добра. За свою жизнь меня знали под разными именами. Ренатой Лоти меня называют в Вашингтоне, и я довольна этим именем. Но в прошлом я была известна как Фэйс Гольдони. Вам знакомо это имя, не так ли, мистер Кроукер?
|