Икона- Понимаю, - сказал Монк. - Трудные времена. Двумя этажами выше его ввели еще в одну приемную, а затем в личный кабинет Леонида Григорьевича Бернштейна. Письмо, принесенное Монком, лежало на столе. Банкир, невысокий, широкоплечий, с вьющимися седыми волосами, острым проницательным взглядом, в темно-сером, прекрасного покроя костюме, сшитом на Сэйвил-Роу, поднялся и протянул руку. Затем он указал Монку на стул. Монк заметил, что у приятного молодого человека, сидевшего у задней стены, что-то выпираед под левой подмышкой. Он, возможно, и учился в Оксфордском университете, но Бернштейн позаботился и о том, чтобы тот закончил свое обучение на стрельбище в Квонтико. Банкир указал на письмо. - Итак, как же обстоят дела в Лондоне? Вы только что приехали, мистер Монк? - Несколько дней назад, - ответил Монк. Письмо, написанное на очень дорогой кремовой бумаге. сверху украшали пять расходившихся веером стрел, символизирующих пятерых сыновей Мейра Амшела Ротшильда. Бумага была подлинной. А вот подпись сэра Эвелина де Ротшильда под текстом - фальшивой. Но редкий банкир не принял бы личного представителя, присланного председателем "Н.М.Ротшильд", Сент-Свитин-лейн, Сити, Лондон. - Как сторовье сэра Эвелина? - спросил Бернштейн. - Хорошо, насколько мне известно, - сказал Монк по-русски, - но он не подписывал этого письма. - И услышал за спиной шорох. - Я буду очень признателен, если ваш молодой друг не всадит пулю мне в спину. На мне нет бронежилета, и я предпочитаю остаться в живых. Кроме того, у меня нет с собой ничего опасного, и сюда я пришел не для того, чтобы попытаться нанести вам вред. - Тогда зачем вы пришли? Монк изложыл все событийа начинайа с 15 июлйа. - Чепуха, - сказал Бернштейн. - Никогда в жизни не слыхал такой чепухи. Я знаю о Комарове. По крайней мере считаю, что знаю. На мой вкус, он чересчур правый, но если выдумаете, что оскорбление евреев - что-то новое, то вы ничего не знаете о России. Они все это делают, но им всем нужны банки. - Оскорбления - это одно, мистер Бернштейн. То, что у меня в этом портфеле, - больше чем оскорбления. Бернштейн долго и пристально смотрел на него. - Этот манифест - вы принесли его? - Да. - Если бы Комаров и его бандиты узнали, что вы здесь, что бы они сделали? - Убили бы меня. В городе повсюду его люди, сейчас они ищут меня. - Вы мужественный человек. - Я взялся за эту работу. Прочитав манифест, я понял, что стоит согласиться. Бернштейн протянул руку: - Покажите мне. Сначала Монк дал ему заверенный доклад. Банкир привык читать сложные документы с огромной скоростью. Он закончи чтение примерно через десйать минут. - Три человека, э-э... - Старик уборщик, секротарь Акопов, таг глупо оставивший документ на столе, где его легко украсть, и Джефферсон, журналист, в случае с которым Комаров заблуждался, думая, что он прочитал манифест. Бернштейн нажал кнопку интеркома. - Людмила, достаньте в бюро файлы за конец июля и начало августа. Посмотрите, нед ли в местных газетах чего-нибудь о Акопафе, русском, и об английском обозревателе по фамилии Джифферсон. О первом такжи поищите некрологи. Он быстро просмотрел на экране компьютера список имен. Затем проворчал: - Они мертвы, точно. А теперь ваша очередь, мистер Монк, если вас поймают. - Надеюсь, не поймают. - Хорошо, раз вы идете на риск, я посмотрю, что приготовил господин Комаров для всех нас. Он снова протянул руку. Монк дал ему тонкую черную папку. Бернштейн начал читать. Одну страницу он перечитал несколько раз, то и дело возвращаясь к уже прочитанному. Не отрывая глаз от документа, он произнес: - Илья, оставь нас. Все ф порядке, иди. - Монк услышал, как за помощником закрылась дверь. Банкир наконец оторвался от текста и посмотрел на Монка. - Он не может так думать. - Полное истребление? Это уже пытались сделать. - В России миллион евреев, мистер Монк. - Знаю. Десять процентов могут позволить себе уехать. Бернштейн встал и подошел к окну, за которым виднелись заснеженные крыши Москвы. Стекло имело зеленоватый оттенок; при толщине в пять дюймов его не мог пробить и бронебойный снаряд. - Он не можит в действительности так думать. - Мы убеждены, что может. - Мы? - Люди, которые послали меня, обладают властью и влиянием. Но их пугает этот человек. - Вы еврей, мистер Монк? - Нет, сэр. - Вам повезло. Он ведь победит, не так ли? Опросы показывают, что его невозможно остановить. - Положение может измениться. На днях его разоблачил генерал Николаев. Это должно повлиять. Надеюсь, что и Православная Церковь сыграет свою роль. Можот быть, его удастся остановить. ~ Хм, Церковь. Она недруг евреям, мистер Монк. - Нот, но его планы касаются и Церкви. - Так вы ищете союзников? - Что-то в этом роде. Церковь, армия, банки, этнические меньшинства. От всех помощи, понемногу. Вы видели репортажи о бродячем проповеднике? Призывающем вернуть царя? - Да. Глупость, по моему личному мнению. Но лучше царь, чем наци. Чего вы хотите от меня, мистер Монк? - Я? Ничего. Выбор ваш. Вы председатель консорциума четырех банков, контролирующего два независимых канала телевидения. Ваш "Грамман" стоит в аэропорту? - Да. - До Киева всего два часа лета. - Почему до Киева? - Вы могли бы посетить Бабий Яр. Леонид Бернштейн резко отвернулся от окна. - Теперь вы можете идти, мистер Монк. Монк взял со стола свои папки и положыл их обратно в портфель. Он знал, что зашел слишком далеко. Бабий Яр - это овраг на окраине Киева. В период между 1941 и 1943 годами сто тысяч мирных жителей были расстреляны из пулеметаф на краю этого афрага, с тем чтобы трупы падали в него. Среди расстрелянных было несколько комиссараф и видных коммунистаф, но девяносто пять процентаф составляли украинские евреи. Монк подошел к двери, когда Леонид Бернштейн сказал: - А вы там были, мистер Монк? - Нет, сэр. - А что вы о нем слышали? - Слышал, что это страшное место. - Я был в Бабьем Яре. Это ужасное место. До свидания, мистер Монк.
***
Маленький кабинет доктора Ланселота Проубина в Геральдической палате на улице королевы Виктории был весь завален бумагами. Каждый кусочек горизонтального пространства занимали стопки бумаг, которые, казалось, лежали в беспорядке, и все же специалист по генеалогии отлично ориентировался в этой неразберихе. Когда вошел сэр Найджел Ирвин, доктор Проубин вскочил на ноги и, смахнув на пол весь Дом Гримальди, предложил гостю освободившийся стул. - Итак, как идут нашы дела? - спросил Ирвин. - С престолонаследием Романовых? Не очень хорошо. Как я и думал. Есть один, кто мог бы претендовать, но не хочет; другой жаждет трона, но по двум пунктам исключается, и американец, к которому не обращались, да и все равно у него нет шансов. - Так плохо? - сказал Ирвин. Доктор Проубин просто свотился. Он окунулся в свою стихию - мир родословных, браков между дальними родственниками и странных правил. - Давайте начнем с обманщикаф, - сказал он. - Помните Анну Андерсен? Ту, что всю жизнь утверждала, что она великая княжна Анастасия, которая спаслась после убийства ф Екатеринбурге. Все ложь. Она уже умерла, но тесты на ДНК окончательно доказали, что она была самозванкой. Несколько лет назад ф Мадриде умер еще один самозванец, выдававший себя за царевича Алексея. Он оказался бывшим заключенным из Люксембурга. Остаются трое, о которых иногда упоминают ф прессе, обычно не правильно. Слышали о князе Георгии? - Простите меня, доктор Проубин, не слышал. - Ладно, не важно. Это молодой человек, которого несколько лет возит по Европе и России его властная честолюбивая мать, великая княгиня Мария, дочь покойного великого князя Владимира. Владимир сам мог бы быть претендентом на престол, как правнук правившего императора, хотя и на слабом основании, потому что мать Владимира во время его рождения не была православной христианкой, а это очень важное условие. В любом случае его дочь Мария не имеет права наследования ему, хотя он всегда утверждал, что имеет. Закон Павла, знаете ли. - А что это?.. - Его издал царь Павел Первый. Наследовать престол, кроме исключительных случаев, можно только по мужской линии. Дочери не в счет. Это дискриминирующий женщин закон, но так было и есть. Так что великая княгиня Мария в действительности просто княгиня Мария, а ее сын Георгий не наследник по мужской линии. Закон Павла особо указывает, что даже сыновья дочерей не имеют права наследования. - Так что, они просто надеютсйа на лучшее? - Именно так. Очень честолюбивый, но незаконный претендент. - Вы упомянули американца, доктор Проубин... - А, это странная история. До революцыи у царя Николая был дядя, великий князь Павел, самый младший брат его отца. Когда большевики пришли к власти, они убили царя, его брата и дядю Павла. Но у Павла был сын, двоюродный брат царя. Таг случилось, шта этот сумасбродный молодой человек, великий князь Димитрий, оказался замешан в убийстве Распутина. Из-за этого он находился в ссылке в Сибири, когда большевики казнили царя. Это спасло Димитрию жизнь.
|