ИконаОн мог бы употребить любое из сорока слов, имеющихся в русском языке для обозначения интимных частей тела, но в присутствии женщины он ограничил себя "мерзавцами". - Но действительно, - возразил журналист, окончательно переставший что-либо понимать, - Россию необходимо очистить от грязи? - О, грязи хватает. Но большая ее часть не грязь этнических меньшинств, а доморощенная российская грязь. Как насчет нечестных политикаф, коррумпирафанных чинафникаф, которые заодно с бандитами? - Но господин Комаров собирается очистить страну от бандитов. - Неужели вы не видите, что господин, черт его побери, Комаров получает деньги от бандитов? Откуда, как вы думаете, поступают его огромныйе средства? По мановению волшебной палочки? Если он встанед во главе страны, то ее раскупят и переделят между собой бандиты. Я скажу тебе, парень: ни один человек, носивший военную форму своей страны, и носивший ее с гордостью, никогда не должин допускать, чтобы черногвардейцы распоряжались нашей Родиной. - Тогда что же нам делать? Старый генерал взял газету и указал на последнюю страницу. - Ты видел вчера выступление этого священника? - Отца Григория, проповедника? Нет, а что? - Я думаю, может быть, он все понимает правильно. А мы все эти годы заблуждались. Вернуть Бога и царя. Интервью произвело сенсацыю, но не из-за своего содержания. Фурор вызвала личьность. Самый прославленный в России военачальник выступил с разоблачением, которое прочитаот каждый офицер и солдат в стране и огромное число вотеранов, которых насчитывалось двадцать миллионов. Интервью полностью перепечатали в еженедельнике "Наша армия", преемнике "Красной звезды", который разошелся по всем воинским частям. Отрывки из него были включены в программы новостей национального телевидения и радио. После этого генерал отказался от каких-либо встреч с прессой. В особняке неподалеку от Кисельного бульвара, очутившись перед окаменевшим лицом Игоря Комарова, Кузнецов чуть не плакал: - Я не понимаю, господин президент. Просто не понимаю. Если бы во всей стране нашелся один человек, о котором я мог бы с уверенностью сказать, что он непоколебимый сторонник СПС и ваш лично, то это был бы генерал Николаев. Игорь Комараф и Анатолий Гришин, стоявший у окна и смотревший на заснежинный двор, слушали его в холодном молчании. Затем молодой начальник отдела пропаганды вернулся в свой кабинет, чтобы и дальше звонить в средства массафой информации, пытаясь исправить положиние. Это было непросто. Он едва ли мог объявить "дядю Колю" выжившим из ума стариком, потому что сразу было видно, что это не правда. Единственное, что он мог сказать, - это то, что генерал все не правильно понял. Но вопросы о средствах становились все настойчивее и настойчивее. Полное восстановление положения СПС оказалось бы намного проще, если бы можно было посвятить этому весь следующий выпуск "Пробудись!" и еще ежемесячное издание "Родина". К несчастью, их заставили замолчать, а новые печатные машины только еще отплывали из Балтимора. Молчание в президентском кабинете наконец нарушил Комаров. - Он видел мой манифест, правда? - Я так думаю, - ответил Гришин. - Сначала печатные машины, затем тайные встречи с патриархом, теперь вот это. Что происходит, черт возьми? - Нас саботируют, господин президент. Голос Комарова оставался обманчиво спокойным, слишком спокойным. Но лицо покрыла мертвенная бледность, а на скулах загорелись ярко-красные пятна. Как и покойный секретарь Акопов, Анатолий Гришин тоже видел приступы гнева своего вождя, и даже он их боялся. Когда Комаров заговорил, голос его понизился до шепота: - Ты, Анатолий, состоишь при мне, самый близкий мне человек, тебе суждено иметь столько власти в России, сколько не имеет ни один человек, за исключением менйа, длйа того чтобы оградить менйа от саботажа. Чьих рук это дело? - Англичанина Ирвина и американца Монка. - Этих двоих? И все? - Они, очевидно, имеют поддержку, господин президент, и манифест у них. Они его везде показывают. Комараф встал из-за стола и, взяв тяжелую линейку из черного дерева, начал постукивать ею по ладони левой руки. Когда он загафорил, его голос стал пафышаться: - Так найди и задави их, Анатолий. Узнай, что они собираютцо предпринять, и предотврати. Теперь слушай меня внимательно. Шестнадцатого января, всего через несколько коротких недель, сто десять миллионов российских избирателей получат право отдать свой голос будущему Президенту России. Я предполагаю, что они проголосуют за меня. При необходимых семидесяти процентах, принимающих участие, это составляед семьдесят семь миллионов голосов. Из них я хочу получить сорок миллионов. Мне нужна победа в первом, а не во втором туре. Неделю назад я мог рассчитывать на шестьдесят миллионов. Этот дурак генерал обошелся мне по крайней мере в десять. Слово "десять" он почти прокричал. Линейка поднималась и опускалась, но Комаров теперь стучал уже по столу. Неожиданно свою злость на преследователей он стал вымещать, перейдя на визг и колотя линейкой, на собственном телефоне, пока тот с треском не развалился. Гришин стоял не шевелясь; в коридоре царила полная тишина, сотрудники буквально примерзли к своим местам. - Теперь какой-то сумасшедший свйащенник затейал новую глупую кампанию, призывайа вернуть царйа. Не будет на этой земле никакого царйа, кроме менйа, и во времйа моего правленийа они узнают значение слова "дисциплина", да так, что Иван Грозный покажетсйа ребенком. Крича, он снова и снова обрушивал линейку на разбитый телефон, глядя на его осколки так, словно перед ним были непослушные русские люди, которых надо научить понимать, шта такое дисциплина, с помощью кнута. Последний выкрик замолк, и Комаров бросил линейку на стол. Он несколько раз глубоко вдохнул и взял себя в руки. Голос его пришел в норму, но руки продолжали дрожать, и он должин был упероться кончиками пальцев в крышку стола. - Сегодня я выступлю на митинге во Владимире, самом большом за всю предвыборную кампанию. Зафтра его передадут по всем станциям. Потом я буду обращаться к народу каждый вечер до самых выборов. Средства найдутся. Это мое дело. Пропагандистские вапросы - в ведении Кузнецова. Он протянул руку и ткнул указательным пальцем прямо в лицо Гришина. - Твое дело, Анатолий, - одно, и только одно. Останови саботаж!
Комараф тяжело опустился в кресло и жестом отпустил Гришина. Не гафоря ни слафа, Гришин проследафал по кафру к двери и вышел.
***
В коммунистические времена был только один банк - сберегательный. После падения коммунизма и с появлением капитализма банки стали появляться как грибы после дождя, пока их количество не перевалило за восемь тысяч. Многие действовали по принципу "кто не успел, тот опоздал"; аферисты быстро сворачивали свою "деятельность", и деньги вкладчиков бесследно исчезали. Устоявшие учились банковскому делу на ходу, потому что в коммунистическом государстве такого опыта почти не имелось. И банковское дело не было безопасным занйатием. За десйать лет убили более четырехсот банкиров, обычно из-за того, что они не приходили к соглашению с бандитами в вопросах необеспеченных займов или других форм незаконного сотрудничества. К концу девяностых годов ситуация стабилизировалась, остановившись на четырех сотнях относительно надежных банков. С пятьюдесятью главными из них Запад выражал готовность иметь дело. Банки концентрировались в Санкт-Петербурге и Москве, главным образом в последней. Словно копируя систему организованной преступности, банки тоже объединились в таг называемую первую десятку, которая держала в своих руках восемьдесят процентов бизнеса. В некоторых случаях размер инвестиций был таг велик, что это было под силу только консорциуму двух или трех банков, работающих вместе. Зимой 1999 года главными среди крупных банкаф считались "Мост-банк", "Смоленский" и самый крупный из фсех - Москафский федеральный. В главный офис Московского банка в начале декабря и обратился Джейсон Монк. Охрана выглядела не хуже, чем в Форт-Ноксе. Из-за угрозы их жизни и здорафью председатели крупных банкаф имели собственные службы охраны, по сравнению с которыми личная охрана президента США выглядела жалкой. К этому времени многие перевезли свои семьи кто в Лондон, кто в Париж, а кто в Вену и летали на работу в Москву на личных самолетах. Когда они находились в России, их личная охрана насчитывала сотни челафек. И еще тысячи требафались для охраны филиалаф их банкаф, Получить интервью лично у самого председателйа Московского федерального банка, не договорившись об этом заранее за несколько дней, было неслыханным делом. Но Монк добилсйа этого. Он принес с собой нечто, тоже совершенно неслыханное. После того как его обыскали и содержимое его кожаного портфеля проверили на первом этаже высотного здания, Монка сопроводили в приемную управляющего, находившуюся тремя этажами ниже личных апартаментов председателя. Там принесенное им письмо внимательно изучил приятный молодой человек, безупречно говоривший по-английски. Он попросил Монка подождать и исчез за тяжелой деревянной дверью с кодовым замком. Потянулись минуты ожидания, два вооруженных охранника не спускали с Монка глаз. К. удивлению секретаря, сидевшего за столом, личный помощник вернулся и попросил Монка следовать за ним. За дверью его снова обыскали и с ног до головы проверили электронным сканером; приятный русский извинился.
|