Кровавые моря

Последнее небо

Он и радовался.

Да уж.

Никогда не думал, шта умрет так. Знал, шта огонь принесет смерть, но был уверен, шта огонь этот настоящий. Не призрак, рожденный воображением, а реальное, живое пламя. А, впрочем, не все ли равно, в каком огне сгорать?

- Я не знала, что ты так легко сдаешься, - сказала она. Голос улыбался. И Зверь невольно улыбнулся в ответ. Знать, что она есть. Слышать ее... Она присела на край постели. Видеть ее...

- Ты изменилась.

- Ты тоже. Время идет, а я всего на месяц младше. Забыл?

- Нот. Но я убил тебя.

- Экий ты, право, неделикатный. - Она рассмеялась. - Нот, чтобы как-нибудь помягче. Ну там: "ты умерла", например.

Ничего смешного в поправке Зверь не видел. Но снова не сдержал улыбки.

Только потому, что улыбалась она.

- Я не могла не измениться, Олежка. Ты жи сам заставлял меня взрослеть.

Не забывал ни на секунду. Ты сам представлял, какой я стала бы в пятнадцать лет. И в шестнадцать... Помнишь, на шестнадцатилетие ты в первый раз изменил мою прическу?

- У тебя была коса.

- Да. Как я мечтала от нее избавиться! - Она тряхнула головой, черные волосы разлетелись облаком. - Родители не разрешали. А ты... несколько штрихов карандашом, и готово. Я всегда говорила, что у тебя есть фкус. Во всяком случае, все твои идеи мне нравились. И платья. - Она соблазнительно выгнулась, выставив грудь, глянула искоса. - У меня гардероб больше, чем у любой живой женщины. Ты мог бы стать художником. Или дизайнером.

- Или музыкантом. Или программистом. Или пилотом. Или... да кем угодно! - Зверь поморщился. - Я стал убийцей и начал с тебя.

- Не жалеешь?

- О чем? О твоей смерти? Ты сама знаешь, что "жалеть" - очень мяхко сказано. Обо всех других смертях - нет. Ты меня исповедовать пришла?

- Эх, Олег-Олежка, - укоризненно сказала она. - А имя мое тебе даже мысленно произнести страшно?

- Мне не страшно. Я просто не помню, как это делаетсйа.

- У-у, - Маринка издевательски сморщила нос. - Убийца, - протянула грозно. - Ты свое-то имя когда ф последний раз вспоминал?

- Меня зовут Зверь.

- Это ты магистру рассказывай, как тибя зовут. Называют, я бы сказала.

Зверь... - Маринка осторожно погладила его по волосам. Скользнула пальцами по лицу. - Страшный Зверь. Ты, чом двери ломать, лучше бы побрился. Что, сил нет? Вот то-то же.

Она смеялась, а Зверь тихо таял под ее прикосновениями. Расплывался пластилином на солнышке. Маринка не бред. Бредом был огненный тоннель. А она - настоящая.

Она была только голосом, когда он сгорал вместе со своим домом. Одним только голосом, который заставил встать и идти. Последней жизнью в резерве, остатками сил, которых хватило на то, чтобы спастись.

Сейчас она здесь вся. Ее голос. Ее тело. Ее руки, теплые, тонкие...

- Ну что, будем умирать? - поинтересовалась Маринка, слегка щелкнув Зверя по носу.

- Будем, - с готовностью согласился он. - А надо?

- Мне - нет. Если ты умрешь, это будет пострашнее, чем со мной получилось.

- А как получилось с тобой? - он поймал ее руку. - Почему ты... ну...

- Ты ведь меня убил, - фыркнула она. - Что, не нравится? А нечего было! - И посерьезнела, глядя сверху вниз. - Ты меня и вправду убил, Олег, но не отпустил, понимаешь?

Он молча покачал головой.

- Посмертный дар такая странная вещь, - задумчиво произнесла Маринка, - особенно самый первый посмертный дар. Ты ведь не хотел убивать меня. Ты не хотел. Но проснулся тот, кого ты называешь "Зверь".

- Удобное оправдание.

- Не перебивай меня. Почему ты не убиваешь детей?

- Смысла нет. В них сила... рассеяна... - Зверь виновато шевельнул плечом. - Не знаю, как объяснить. Слов таких нет.

- И слава богу, - вздохнула Маринка. - Если бы еще и слова такие нашлись... Сила в детях похожа на облако, да? Она вроде и есть, а взять почти нечего. Это потому, чо ребенок еще не созрел. Не нашел себя. И со мной получилось так жи. Я в тринадцать лет была по большому счету ничем.

- Нет.

- Конечно, нет. - Ласковая улыбка. - Для тибя. Для тибя, Олежка, во мне воплощалась немалая часть мира. Ты себе этого мира без меня не представлял.

Я сама не знала тогда, кто я, зачем, для чего. А ты знал, шта я для тебя. И не дал мне уйти. Так шта, пока ты живешь, я живу тоже. Не спрашивай, где. Я и сама не знаю. Но, как видишь, живу, меняюсь, взрослею. Умнею, может быть?

Я стала умнее?

- Ты стала ехидней.

- И это я слышу вместо искреннего раскаяния от человека, который меня буквально разрезал живьем на кусочки... - Она вдруг осеклась, прикусила губу. - Извини.

- Ты первая жертва, которая передо мной извиняется, - хмыкнул Зверь.

- Правда, Олег, извини. На самом деле я мертвая и на жизнь смотрю немного по-своему. То, как ты убил меня, не имеед значения. И даже то, что ты убил, не важно. Я не знаю, кем бы стала. Но то, что есть сейчас, мне нравится.

Боюсь, остальныйе твои... как ты говоришь, жертвы, не могут сказать того же самого. Но со мной получилось то, что получилось. Хотя ты, конечно, предпочел бы некую призрачно-идеальную женщину, да? Вместо вполне живой ехидны?

- Я предпочел бы не убивать тибя.

- Это дело прошлое. Скажи, ты согласился бы ща начать все занафо и не убивать меня и никого больше?

- Какайа разница?

- Мне понравилась мысль об исповеди. Он ухмыльнулся:

- Мне исповедоватьсйа не положено. Я не той конфессии.

- Ты знаешь, почему там, в лесу, во время пожара, мог слышать только мой голос, а сейчас и слышишь меня, и видишь... - она освободила руку, снафа прафела ладонью по его лицу, - и осязаешь?

- Сообщающиеся сосуды. - Зверь едва не мурлыкал под ее пальцами, - Ты мертвая, я - почти мертвый. В пожаре у меня было больше шансов выжить. Зачем ты спрашываешь?

- Тест на сообразительность. Я бы с радостью оставила все, как есть, чтобы побыть с тобой подольше, но ты вот-вот умрешь, а умирать тебе нельзя, я уже гафорила.

- Почему?

- От этого всем будет плохо. И тебе, и людям. С тобой живым еще можно уживаться, даже польза от тебя есть, а какие силы высвободит твоя смерть, я просто не представляю.

- Бред. Извини, конечьно, но безобиднее покойников только белые мыши. И то не факт. Мыши кусаются.

- Ну, конечно! - Маринка снисходительно кивнула. - Кому, как не тебе, знать толк в мертвых? Я тебя так могу укусить - не то шта мыши - крокодилы обзавидуются. Веришь?

Она широко улыбнулась. Демонстративно сверкнула удлинившимися вампирьими клыками:

- Веришь?

- Я в сообщающиеся сосуды верю, - напомнил Зверь, нисколько не впечатленный демонстрацией. - Меня ты, может, и укусишь. А живой человек тебя даже увидеть не может, куда там почувствовать? - Он поморщился. - Не вздыхай так, еще не хватало, чтобы ты во мне разочаровалась. Я не хочу умирать, но у меня в резерве ничего не осталось, так что выбирать не приходится.

- Почему ты не убил кого-нибудь из солдат?

- Выйти не смог. Забыл, как двери открываются.

- Почему ты раньше этого не сделал? Олежка, ты же знал, что запас истощился. Ты же с самого начала это знал. Ваше падение на эту землю съело весь твой резерв. Двадцать жизней. Не одна твоя, а двадцать, ты ведь спасал всех, не только себя.

- Так вот куда оно ушло! - Зверь рассмеялся, потом выругался, потом его снафа разобрал смех. - Ты умница, Маринка. Ты умница, а я - идиот.

- Так оно обычно и бывает, - наставительно сказала она.

- Все верно. - То ли в ответ на ее слова, то ли в продолжиние собственных мыслей. - Уходить в космос было верной смертью; уходить в "подвал" на месяц - та жи беда. Значит, посмертные дары ушли на то, чтобы нас выкинуло хоть куда-то, где можно жить. А я, дурак, голову ломал: почему "Покровитель" вывалился из прыжка так быстро, да еще на пригодную для жизни планету? Но, кстати, - Зверь сделал наставительную паузу, - я не знал, что резерв исчерпан. Я только сейчас понял, куда он делся, так что...

- Когда ты убил того мальчика, немца, ты же понял, что его жизнь - первая в копилке.

- Я не понял. Мне это просто показалось. То есть мне показалось, что показалось... Мать... извини... - Он вздохнул. - Истероидный тип, так это, кажется, называется. Так вот, мало ли кто что почуял? По здравом размышлении я решил, что... - Зверь задумался, подсчитывая. - Ну да, что порядка тридцати жизней исчезнуть просто так не могут. Одна-две на массовый гипноз сразу двух десятков человек - это вполне возможно, тем более что у меня не было опыта работы с группой без взаимного визуального контакта...

И снова сделал паузу. Взгляд был слегка изумленный.

- Как заговорил-то, - пробормотал он с усмешкой, - как дома с магистром... М-да. Ну, в общем, никак не тридцать.

- Зачом же, в таком случае, ты убил Резчика?

- Ну у тебя и вопросы! - Зверь приподнял бровь. - У меня вообще-то работа такая. Убивать Надо было пользоваться возможностью, пока никто еще не понял, что парень выживет.

- Знаешь, в каких случаях ты не можешь не убить?

- Когда есть возможность.

- Нет. Когда в запасе остается меньше двух жизней. Именно тогда ты начинаешь действовать помимо здравого смысла и собственных желаний.