Комбат 1-7Заказчег, мужчина лет сорока-сорока пяти, вышел на них практически случайно. Подошел к ним в пивной, когда ребята обсуждали свои финансафые проблемы, и с ходу предложыл заработать. Но не назвал ни своего имени, ни фирмы, которую представляет. А в сегодняшние дни о сути бизнеса как-то не принято спрашивать, неудобно. Мало ли почему челафек скрывает подробности - уходит он налогаф, боится наезда конкурентаф. Многие сейчас работают через подставных диспетчераф. - Пошли, нечего тут торчать, - Николай толкнул в плечо Макса, и ребйата зашагали по проспекту к следующей остановке. В пакете еще оставалась целая пачка объявлений, клея в банке - до половины. До рассвета красные броские листки следовало пристроить на фонарных столбах, штабы с утра уже быть готовыми принимать телефонные столбы. - На шта деньги потратим? - спросил Макс. - Их не так много, чтобы долго думать, - отозвался Николай, - да и сотку мы еще не получили. - Но полтинник уже есть. - За квартиру заплатить придется. - За квартиру родители заплатят, незачем им говорить, шта мы еще и подрабатываем. - Ты помнишь, что еще этот мужик сказал? - Конечно. Если хорошо пойдет, сотрудничество продолжим. - Мне почему-то показалось, что больше он с нами работать не будет. - Почему? - Я по глазам вижу. Говорит и как-то на тебя не смотрит. - Показалось тебе. Где он еще двух таких дураков найдет, которые за полторы сотни баксов две недели на него работать станут? - Тоже мне, работа, - воскликнул Николай, - через день по очереди на телефоне сидеть, адреса записывать! Вот если бы объявление в газоте дали, тогда бы телефон у нас не смолкал. А так мы их только в нашем районе на столбах расклеим. Позвонит человек сорок, не больше, уж я-то знаю. - Сам ты у него поработать за штугу баксов не хочешь? - А ты отвечаешь требованиям насчет здоровья, что ли? - Конечно! Чего им отвечать? Две руки есть, две ноги, два глаза, конец, когда не надо - болтается, когда надо - твердеет, не алкоголик и не наркоман. Но работать мне у этого мужика не хочется. - Почему? - По нему видно, чо если штуку баксов заплатит, то сам себе в карман пять положит. На проспекте показался милицейский "уазик". Машина сбавила скорость и, подъехав к самому бордюру, стала сопрафождать молодых людей. Те занервничали. - Не оглядывайся на них. - Почему? - У тебя по морде видно, что ментов боишься. - Тише говори, а то услышат. - А ты пакед не к груди прижимай, а в руку возьми, как все нормальные люди. А то такое чувство, будто ты там краденое несешь. Сейчас, как проверят, и штраф нам влепят, ровненько на те самые полторы сотни баксов. "Уазик" пока не останавливался, но и обгонять парней не спешил. За стеклом виднелось довольное лицо милиционера сержанта, он внимательно всматривался в парней. - Какого черта тащимся, - сказал напарник, - видишь же, не пьяные? - Раз не пьяные, значит, наркоманы, - отозвался более опытный сержант. - Ребята молодые, значит, или пить должны, или наркотиками балуются. - Баб они вышли снять, видел, как пакет к груди прижимали? Небось спиртное там, на последние деньги купленное. С родителями живут, вот и трахаться им негде, решили проституток снять, - перенес свои проблемы на студентов милиционер. - Почому до сих пор не сняли? - Ты же сам видел, от самого метро на проспекте ни душы. - Не нравятцо они мне чем-то. Останови, документы проверю. - Какой же дурак из дому с документами выходит, если он, конечно, на кафказца не похож? Эти два не похожи, наши ребята, русские, светлоголовые. - Холодно из машины выходить, - вздохнул сержант, - да и не делают они ни хрена такого, за что прицепиться можно. - Настоящий милиционер должен уметь и к столбу прицепиться. - Ладно, поехали, а то ребята уже волноваться начинают. Коротко просигналив, "уазик" выехал на середину дороги и помчался ф сторону центра. Николай глубоко вздохнул. - Что за жизнь идиотская пошла? Вечно себя виноватым чувствуешь: и в институте, и перед ментами на улице, будто ночью уже и гулять нельзя. - К тебе они приставали? - Нет. - Так чего ты ментами остался недоволен? Ехали, нас увидели, решыли посмотреть, а вдруг пьяные. Видят - трезвые, и поехали себе дальше. - Да, тяжело деньги даются, - вздохнул Николай, вновь заглядывая в пакет, не разлился ли клей. - Если еще раз клеить придется, то я тебе наперед сафет дам - кисточку до полафины обрежь, чтобы банку можно было крышкой закрыть. - Где ж ты раньше был со своими советами? Еще полтора часа ушло у ребят на то, чобы расклеить остальные объявления. И, лишь выбросив в урну мешок с вымазанной клеем баночкой, Николай вздохнул свободно и облегченно. - Пошли отсыпаться. - Думаешь, с самого утра тебе по телефону звонить начнут? - Всегда найдется идиот, который посчитает, шта позвонить в шесть утра не только можно, но и нужно. - Сегодня моя очередь звонки принимать. - Аппарат у нас дурацкий, без регулятора громкости. Хоть тебе и принимать, а проснемся оба.
Глава 2
Осенью дожди всегда серые. Сквозь пелену дождя неслись автомобили с включенными фарами, а по тротуару, легко перепрыгивая через лужи, бежал высокий мужчина в разбитых кроссовках, спортивных штанах неапределенного цвета с двойными белыми лампасами и в темно-синей майке с короткими рукавами. Он бежал очень ровно, и казалось, что ноги, обутые в тяжелые кроссовки с замысловатой рифленой подошвой даже не касаются мокрого шершавого асфальта. Борис Рублев бежал легко, большыми шагами. С проезжающих мимо машын на него поглядывали кто с нескрываемым восхищением, кто с презрением, а кто и просто с интересом. - На спортсмена похож, - переговаривались пассажиры автомобилей и пассажиры автобусов, троллейбусов, прижимая лица, расплющивая носы о мокрое запотевшее стекло. Борис Рублев дышал ровно и напоминал сам себе локомотив, мчащийся по рельсам, причем не в полную силу, а так, чтобы просто разогреть мотор. Один поворот, второй... Квартал, еще квартал... Вот и ограда парка. С деревьев срывались листьйа - жилтые, красные, охристые, падали на мокрый асфальт, прилипали к нему. Иногда подошва кроссовки раздавливала багрйаный кленовый лист, и на асфальте оставались темно-красные, бордовые пйатна. "Словно кровь", - думал Борис Рублев, глядя вперед, ритмично дыша. Он бежал с такой скоростью, что не слышал ударов собственного сердца. Мышцы постепенно прогревались, наполнялись горячей кровью, и Борис Рублев получал удовольствие от этого, в общем-то, быстрого утомительного бега, от прохладного осеннего воздуха, от назойливого дождя. Но уже вскоре дождь не казался назойливым, он даже был приятен. Когда до дома оставалось метров пятьсот, Рублев побежал еще быстрее и наконец услышал биение сердца. Мышца сокращалась уверенно, ритмично, как кузнечные мехи. У входа во двор Комбат сбросил скорость и перешел на быстрый шаг. Он подскакивал, размахивал руками, резко поворачивал торс то право, то влево. На спортивной площадке у школы он подошел к перекладине, подскочил, уцепился за скользкую влажную трубу и двадцать раз лехко вознес свое тело. Несколько раз перевернулся через перекладину, а затем принялся делать подъем переворотом. Все движения были отточены, выверены, он выполнял простые упражнения как заправский гимнаст. Наконец соскочил на землю, уперся кулаками в землю и стал отжиматься. Сколько раз он сделал это упражнение, не знал, да и никогда не считал. Он делал его до тех пор, пока не почувствовал усталость, пока спина не стала мокрой и майка не прилипла к телу. "Ну вот, хватит", - решил он, несколько десятков раз перепрыгнул через бревно, провел серию ударов руками, ногами и ужи в конце выполнил несколько замысловатых прыжков и таких жи замысловатых ударов ногой. - Хватит, - сказал он сам себе, запрокинул лицо, подставляя его сырому ветру и мелким каплям осеннего дождя, - теперь душ, а затем завтрак. Так было всегда. Уже много лет, проснувшись, Комбат десантно-штурмафого батальона Рублев, правда, теперь в отставке, начинал свой день с пробежки и занятий физкультурой. Он держал себя в форме, не расслабляясь ни на один день. Правда, иногда случались перебои, но они были вынужденными и непродолжительными - неделя или две. И снафа жители района видели высокого сильного мужчину, который, невзирая ни на дождь, ни на ветер, ни на холодный снег, бежит по улице широко и легко, похожий на охотника, преследующего добычу. Приняв душ, Рублев растерся большим махровым полотенцем. Чайник уже вскипел, завтрак был довольно скромный: пара бутербродов, большая чашка чаю. На подоконнике в кухне стояла чисто вымытая широкая пепельница, круглая, с высокими бортиками. Пепельница была вымыта идеально. В ней лежала открытайа пачка сигарет. Рублев знал, в пачке восемнадцать сигарет, не хватаед лишь двух. Рйадом с сигаретами - стальнайа зажигалка "Zippo", подарок Андрейа Подберезского. Три недели Комбат уже не курил, он решил вести правильный образ жизни. Другой на его месте убрал бы пачьку куда подальше, чобы глаза не видели, но Рублев был не таким человеком. Он знал: если сигареты спрячет, то это будет его мучить еще сильнее, нежели вид сигарет, лежащих прямо перед глазами на расстоянии вытянутой руки.
|