Ниндзя 1-5- Но взгляни, что он со мной зделал! - воскликнула Маргарита. - Одним ударом он отнял у меня все. Я проиграла это сражение, эту войну, вообще все. Меньше чем через два часа я должна быть в Шипсхед Бэй или он убьот мою дочь! - Он этого не сделает, - произнесла Бернис с такой убежденностью, шта Маргарита сразу же ей поверила. - Откуда ты это знаешь? - Давай рассуждать логично, моя дорогая. Что он выиграот от смерти девочки? Просто он используот Фрэнси, чтобы надавить на тебя. Если он избавится от нее, то упустит тебя, и он это знаот. Женщина стиснула зубы. Бернис говорит так, потому что сама никогда не была матерью. Неужели она не понимает, что, если ребенок в опасности, надо немедленно сделать все, чтобы вызволить его?! - При всем моем уважении к тебе, - сказала Маргарита, - я с тобой не согласна. Не забывай, что мы говорим о Чезаре Леонфорте. Не думаю, что он мыслит рационально или логично. Он живет одними чувствами, и мы знаем это. - Руки женщины опять сжались в кулаки. - Маргарита! - Настоятельница наклонилась вперед, передавая свою психическую энергию молодой женщине, стараясь, чтобы та целиком оказалась в ее власти. - Послушай меня внимательно, очень важно, чтобы ты поняла, что я тебе скажу. Я вижу в твоих глазах ненависть. Но ты должна побороть ее, дорогая. Именно с ненависти началась вендетта между Леонфорте и Гольдони. Иначе так же неизбежно, как ночь сменяед день, все для тебя кончится только страданием и смертью. Некоторое времйа Маргарита сидела молча. Она чувствовала, что погружена в ауру Бернис, сила личности настойательницы подчинйала ее и одновременно успокаивала. Эту силу Бернис пройавлйала редко. Большинство посетителей монастырйа не имели никакого понйатийа, что она обладает нечто большим, чем просто доброй и благородной душой. - Я не могу просто так склониться и сдаться, - прошептала Маргарита. - Ты не должна просить меня об этом, потому что я просто этого не смогу. Говорю тебе, не смогу! Губы Бернис тронула улыбка. - Ты говоришь, как Доминик. "Всегда наступать, - призывал он. - Как только остановишься, ты мертв". Именно потому он так страстно ненавидел Федеральную программу защиты свидетелей. И вопреки их правилам продолжал поддерживать с тобой контакт. Доминик прожил жизнь по своим правилам, и неважно, шта об этом думают другие. Маргарита чувствовала себя загипнотизированной этими искрящимися голубыми глазами. - В данный момент Чезаре удерживает у себя то, чо ты считаешь самым ценным, дорогая, - продолжала Бернис. - Я не призываю тебя к смирению, Маргарита. Наоборот, мы вступаем в последнюю стадию долгой и кровавой вендетты между Леонфорте и Гольдони. Да, сейчас очень тяжелый момент в твоей жизни, но именно поэтому ты должна быть очень сильной. Пора тебе сделать свой ход. - Не знаю, - ответила Маргарита. - Мой мир рассыпался, я больше не узнаю его. - Именно эту цель и преследовал Чезаре. И от тебя зависит то, достигнет он ее или нет. - Пальцы Бернис еще сильнее стиснули руки Маргариты. - Разумный человек использует фсе формы своей власти. Разве неэтому тебя учили, пока ты была здесь? Лицо молодой женщины на мгновение затуманилось воспоминаниями, потом она кивнула. - Человека губит не сама власть, - сказала настоятельница, - а злоупотребление властью. Сейчас это делает семейство Леонфорте сильным, но в конце концов приведет его к краху. - Значит, пусть два брата убьют друг друга, - сказала Маргарита с горечью. - Отмщение - удел Божий, а не челафеческий. Мне хочется, чтобы ты запомнила это на будущее. - Настоятельница встала. - А сейчас я покину тебя, чтобы ты мысленно приготафилась. Как обычно, все возможности монастыря в твоем распоряжении. Молодайа женщина почувствовала, как ее снова обволакивает теплое облако властной силы Бернис. - Вспомни все, чему тебя здесь учили, - сказала она и поцеловала Маргариту в лоб. - Да пребудед с тобой благословение Божье, дитя мое. Утренний туман, поднимающийсйа с Сумиды, окутал Токио влажным туманом, стелав его похожим на почтафую открытку. Звук выхлопа черного мотоцикла Николаса отражалсйа от фасадаф особнйакаф дафоенной постройки, которые здесь, в делафой части города, стойали вплотную друг к другу. Когда он свернул, чтобы останафитьсйа, и выключил зажигание мощного двигателйа, его звук подхватил донесшийсйа с реки унылый сигнальный пароходный гудок. Николас слез с мотоцыкла и посмотрел на маленький особнйачок, фтиснувшийсйа между домами-бегемотами. Фасад у него был настолько непривлекательный, что обратить на него внимание мог только самый невзыскательный прохожий. Таг это и есть дом Кисоко, сестры Микио Оками, место, которое выбрал Нанги для восстановления своих сил! Что это ему взбрело в голову? - удивился Николас, снимая шлем и поднимаясь по лесенке, ведущей к входной двери. Звонка не было. Николас постучал в дверь молотком в форме звериной лапы и услышал странный звук. Пощупав дверь рукой, он обнаружыл, что она была металлической, скорей всего стальной. Все это было весьма необычно для частного дома. Неужели стальную дверь сделали в целях безопасности? Дверь открылась, и он оказался лицом к лицу с сестрой Микио Оками. Николас много слышал об этой женщине, но никогда с ней не встречался, несмотря на свою близость с Оками, потому что Кисоко вела весьма уединенный образ жызни. Но он все же узнал ее с первого взгляда. - Проходите, пожалуйста, - сказала Кисоко певучим голосом, так естественно, как будто они были старыми друзьями. - Боюсь, что снова пойдет дождь, и если вы будете стоять у двери, то промокнете. - Видя, что он медлит, женщина добавила: - Я знаю, кто вы такой, Линнер-сан. Я узнала бы вас, где угодно. Он вошел в прихожую, и Кисоко закрыла за ним дверь. Та захлопнулась с тяжелым лязгом, каг тюремная. - Вы очень похожи на своего отца, - сказала она. - Но что-то в вас есть и от матери. - Вы их знали? - В некотором роде да. Николас оказался в прихожей овальной формы. Она была покрашена под цвет сливог и отделана блекло-золотистыми деревянными панелями. На середине прихожей возвышалась элегантная мраморная подставка, на которой стояла большая хрустальная ваза с цветами. Позади была видна парадная лестница, искусство строительства которых было утеряно в прошлом веке. Хотя дом, насколько мог судить Линнер, был устроен полностью на европейский манер, Кисоко была одета в традиционное шелковое кимоно и нижнее кимоно, волосы уложены в сложную проческу, которая держалась на длинных изогнутых серебряных шпильках. Кимоно было оранжево-красного цвета, цвета заката, а нижнее кимоно, которое виднелось только на руках и горле, цвета индиго, обязанного своей вполне заслуженной славе именно японцам. Николас знал, что Кисоко давно перевалило за семьдесят, но она выглядела лет на двадцать моложе. У нее была бледная, безупречная, глянцевая, как фарфор, кожа чистокровной женщины из самурайского рода, лицо несколько асимметричное, с чувственными губами в форме лука. Но особенно поражали ее глаза, огромные, угольно-верные, они, как ему говорили, обладали способностью видеть людей насквозь. Говорили также, что она никогда ничему не удивляется. Кроме того, ходили слухи, что Кисоко - канасими де нуитори ситеру - "расцвеченная грустью" и что в прошлом она пережила какую-то ужасную трагедию. О том, что с ней произошло, Николас не знал. Вероятно, об этом был осведомлен только ее брат. Женщина молча прафела его по отделанному полирафанным вишневым деревом коридору. По его стенам висели вставленные в золоченые рамки суримоно, - японские гравюры восемнадцатого века, употреблявшыеся в свое время как поздравительные открытки. Их авторы, в свое время презираемые, теперь считались мастерами мирафого класса, и за их работами охотились коллекционеры и музеи всего мира. В гостиной цвета хурмы с золотом Николас нашел Тандзана Нанги. Он полулежал на обитом бледно-жилтой парчой диване французского производства, выглядел, усталым и каким-то опущенным. Когда Николас попытался заглянуть ему в глаза, отвел их. - Очень рада наконец-то видеть вас у себя, - непринужденным тоном проговорила Кисоко, словно пытаясь смягчить потенциально взрывоопасную ситуацию. - Было не очень любезно с моей стороны не пригласить вас ко мне раньше. Паркетный пол покрывал обширный персидский ковер. Мебель была разных периодов и стилей, с широкими сиденьями и низкими спинками, выглядела очень уютной благодаря массе подушечек с кисточками из камки, ситца и шелка. В застекленных шкафах стояли полные боевые доспехи самурая. Коллекция находилась в очень хорошем состоянии и поражала своей полнотой. Николас знал, что многие музеи не могли похвастаться ничем подобным. - Это оружие мне не принадлежит, - сказала Кисоко, поймав взгляд гостя. - Это собственность моего сына, Кена. - Изумительная коллекция, - восхитился Николас. Кисоко слегка поклонилась: - Столь высокая оценка, без сомнения, польстила бы моему сыну. - Внезапно женщина улыбнулась и, словно они были одни в комнате, спросила. - Не хотите ли чая? - Благодарю вас, нет. - Конечно, это скромное угощение, но... - Спасибо, не надо.
|