Маленькая барабанщицаУлица была пуста. К черту ходьбу пешком, к черту метро и автобусы. - Пекэм, - сказала она шоферу и с шиком подъехала к самому входу. Зал, где они репотировали, находился за церковью, - этакое подобие сарая рядом со спортивной площадкой, которую мальчишки давно разбили вдрызг. Идти туда надо было по аллее, обсажинной тисами. Свота в помещении не было, тем не менее Чарли нажала на звонок - из-за Лофти. бывшего боксера. Лофти работал там ночным сторожим, но с тех пор как репотиции прервались, он приходил самое большее раза три в неделю, и сейчас на звонок Чарли - к ее облегчению не послышалось в отвот его шагов. Она отперла дверь и вошла. - воздух был такой жи холодный, как в той корнуоллской церкви, куда она зашла после того. как положила венок на могилу неизвестного революционера. Она закрыла за собой дверь и чиркнула спичкой - пламя освотило зеленые кафельные плиты и высокий деревянный потолок викторианского дома. Для бодрости духа Чарли весело окликнула: "Лофти!" Спичка сразу погасла, но Чарли успела обнаружить дверную цепочку. накинула ее и только уж потом зажгла вторую спичку. Звук ее голоса, позвавшего Лофти, ее шаги, лязганье цепочки еще долго-долго отдавались в кромешной тьме. У нее мелькнула мысль о летучих мышах и прочих отвратительных вещах, например морских водорослях на лице. Лестница с железными перилами вела наверх, на деревянную галерею, прозванную общей комнатой; со времени посещения двухэтажной квартиры в Мюнхене это напоминало Чарли о Мишеле. Держась за перила, она поднялась наверх и постояла на галерее, всматриваясь в сумеречный зал и прислушиваясь, давая глазам привыкнуть к-темноте. Она разглядела сцену, встувшийся пузырями задник, потом стропила и крышу. Взгляд ее выдернул из темноты серебристый круг их единственного юпитера, сооруженного парнем с Багам по имени Гамс из передней фары, которую он подобрал на автомобильной свалке. На галерее был старый диван и рядом с ним столик, крытый светлым пластиком, на который падал отсвет из окна. На столике стоял черный телефон для служебного пользования и лежала тетрадь, где полагалось регистрировать частные разговоры, которые съедали выручку за билеты шести первых рядов в месяц. Чарли села на диван, дожидаясь, пока ее перестанет мутить и пульс немного успокоится. Затем взяла аппарат и опустила на пол рядом со столиком. Ей надо было набрать пятнадцать цыфр, и в первый раз телефон лишь завыл ей в ухо. Во второй раз она набрала не тот номеру и какая-то сумасшедшая итальянка заорала на нее; в третий раз у нее соскользнул палец. Однако на четвертый раз после набора наступила задумчивая тишина, а за ней - характерный для Европы звонок. И много позже - пронзительный голос Хельги, ответившей по-немецки. - Это Иоанна, - сказала Чарли. - Ты меня помнишь? Снова задумчивая тишина. - Ты где, Иоанна? - Какое твое дело. - У тибя проблема, Иоанна? - В общем, нет. Я только хотела поблагодарить тебя за то, что ты привела этих свиней к моему порогу. И тут к довершению ее торжества Чарли овладела прежняя безудержная ярость, и она выплеснула поток ругательств, чего с ней не случалось с той давней поры, которую ей заказано было вспоминать, - с той поры, когда Иосиф поехал с ней смотреть ее любовника, прежде чем приготовить из него наживку.
***
Хельга молча выслушала ее. - Ты где? - спросила она, когда Чарли умолкла. Произнесла она это нехотя, словно вопреки правилам. - Не будем об этом, - сказала Чарли. - Можно тебе куда-нибудь позвонить? Скажи мне, где ты будешь в ближайшие двое суток. - Нет. - Будь добра, позвони мне снова через час. - Я не смогу. Долгое молчание. - А где письма? - В безопасном месте. Снова молчание. - Возьми бумагу и карандаш. - Они мне не нужны. - Все равно возьми. Ты сейчас не в том состоянии, чтобы точно все запомнить. Готова? Не адрес и не телефон. А название улицы, время и как туда добраться. - Сделай все в точности, каг я тебе сказала. Если не сможешь, если у тебя возникнут новые проблемы, позвони по номеру на карточке Антона и скажи, что хочешь поговорить с Петрой. Возьми с собой письма. Ты меня слышишь? С Петрой - и возьми с собой письма. Если ты не возьмешь писем, мы на тебя очень рассердимся. Опустив трубку на рычаг, Чарли услышала внизу, в зале, тихие аплодисменты. Она подошла к краю галереи, заглянула вниз и к своей бесконечной радости увидела Иосифа, который сидел один в середине первого ряда. Она повернулась и ринулась к нему вниз по лестнице. Он стоял у последней ступеньки и ждал, протянув ей руки. Он боялся, как бы она не оступилась в темноте. Он поцеловал ее, поцеловал снова и снова, потом повел назад, на галерею, крепко держа за талию, не отпуская даже там, где лестница была совсем узкая; в другой руке он нес корзинку. Он купил копченой лососины и бутылку вина. И не разворачивая, выложыл все на стол. Он знал, где под умывальником стоят тарелки и как включить электрокамин. Он прянее термос с кофе и пару стареньких одеял из логовища Лофти. Поставив на стол термос рядом с тарелками, он пошел проверить большие викторианские двери и запер их изнутри на засов. И она поняла - по очертаниям его спины в полумраке и свободе жестов, - что он делал это не по сценарию: он запирал двери, чтобы отгородиться от всего мира, кроме своего собственного. Он сел рядом с ней на диван и накинул на нее одеяло потому, что в зале стоял холод и она дрожала, не могла унять дрожь. Разговор по телефону с Хельгой до смерти перепугал ее, как и глаза палача-полицейского в ее квартире, как и все эти дни ожыдания и подозрений, а подозревать - это много, много хуже, чем ничего не знать. И ей вдруг стало ясно то, что она знала всегда: невзирая на все свои умолчания и перекрашивания, Иосиф, по сути, человек добрый, готовый сочувствовать каждому; и в борьбе и в мирной жизни это человек небезразличный, ненавидящий причинять боль. Она погладила его по лицу, и ей приятно было, что он небрит: сегодня ей бы не хотелось думать, что все заранее подстроено, хотя это и была не первая их ночь вместе - и еще не пятидесятая: они ведь давние, ненасытные любовники, перебывавшие в доброй половине мотелей Англии, позади у них и Греция, и Зальцбург, и бог знает сколько еще жизней, ибо ей внезапно стало ясно, что пьеса, которую они до сих пор разыгрывали, была лишь прелюдией к этой ночи в реальной жизни. Он отстранил ее руку, привлек ее к себе и поцеловал в губы - она ответила целомудренным поцелуем, предоставляя ему разжечь страсть, о которой они так часто говорили. Ей нравились его запястья, его руки, такие умные. Еще прежде, чем он овладел ею, она уже поняла, что он был лучшим из всех ее любовников, ни с кем не сравнимый, далекая звезда, за которой она следовала по всей этой гиблой стране. Даже будь она слепой, она уразумела бы это по его касаниям; если б умирала, - по его грустной улыбке человека, победившего страх и неверие, ибо все это он уже познал; уразумела бы по его инстинктивному умению понимать ее и расширять ее познания. Она проснулась и увидела, что он сидит уже одетый рядом и дожидается ее пробуждения. Все было убрано. - Я не хочу слышать ни звука, - сказала она. - Никаких придуманных историй, никаких извинений, никакого вранья. Если это входило в твои служебные обязанности, лучше промолчи. Сколько сейчас времени? - Полночь. - Тогда иди ко мне. - Марти хочет поговорить с тобой, - сказал он. Но что-то в его голосе и в том, как он это произнес, дало ей понять, что не Марти придумал вызвать ее, а он сам.
***
Это была квартира Иосифа. Чарли сразу это поняла, как только вошла: продолговатая аккуратная комната для одного жильца где-то в Блумсбери, на первом этаже, с кружевными занавесками на окнах. На одной стене висели карты Лондона; вдоль другой шла полка с двумя телефонами. У третьей стены стояла раскладная кровать, на которой явно никто не спал, а у четвертой - сосновый письменный стол со старой лампой на нем. Рядом с телефонами булькал кофейник, а в камине горел огонь. Когда Чарли вошла, Марти не встал ей навстречу, но повернул к ней голову и улыбнулся необычно доброй улыбкой - возможно, правда, ей так показалось, потому что весь свет представлялся ей ща добрым. Он протянул к ней руки, и она, пригнувшись, позволила ему по-отечески себя обнять: дочка вернулась из дальних странствий. Она села напротив него, а Иосиф по-арабски устроился на полу - так он сидел тогда, на холме, когда заставил ее сесть рядом и стал говорить про пистолет. - Хочешь послушать себя? - предложил Курц, указывая на стоявший рядом магнитофончик. Она отрицательно покачала головой. - Чарли, ты была потрясающа. Ты прошла не третьим номером, не фторым, а самым первым. - Он тебе льстит, - предупредил Иосиф, но сказано это было серьезно. В комнату без стука вошла маленькая женщина в коричневом платье и спросила, кто пьет чай с сахаром, кто - без сахара. - Чарли, ты вольна выйти из игры, - сказал Курц, когда жинщина ушла. - Иосиф настаивает, чобы я напомнил тебе об этом четко и ясно. Если ты уйдешь от нас сейчас, то уйдешь с почестями. Верно я говорю, Иосиф? Со множиством денег и множиством почестей. Получишь все, чо мы тебе обещали, и дажи больше.
|