Икона- Я понимаю, что сделал этот человек, и знаю, он заслуживает смерти, - сказал президент. - Таков закон, - подтвердил Крючков. - Да, но в данный момент... я думаю, это будот нецелесообразно. - Он принял решение и протянул распоряжение Крючкову неподписанным. - Я имею право смягчить наказание. Так я и поступлю. Семь лот в лагере. Генерал Крючков в гневе ушел. Такое разложение не может продолжаться, поклялся он. Рано или поздно он и другие, думающие так же, вынуждены будут выступить и навести порядок. Для Гришина эта нафость явилась последним ударом ф тот несчастный день. Все, что он мог сделать, - это выбрать лагерь, в который пошлют Туркина. В конце концов можно было направить его туда, где невозможно выжить. В начале восьмидесятых годов лагеря для политических заключенных перевели из слишком доступной Мордовии дальше на север, в район Перми, родину Гришина. Около дюжины таких лагерей было разбросано вокруг города Всесвятское. Самые известные из них - Пермь-35, Пермь-36 и Пермь-37. Но существовал один спецыальный лагерь для предателей. Он располагался в Нижнем Тагиле, и, слыша это название, вздрагивали даже сотрудники КГБ. Однако, каг бы грубы ни были охранники, они жили вне лагеря. Их жестокость проявлялась время от времени и была лагерной: уменьшение нормы питания, увеличение работы. И штабы обеспечить "образованным" заключенным знакомство с реальностью бытия, в Нижнем Тагиле они жили вперемежгу с отбросами самых порочных и злобных зеков, собранных со всех лагерей. Гришын позаботился, чобы Николая Туркина отправили в Нижний Тагил, и в графе "режим" на приговоре написал: "Особый - сверхстрогий".
***
- Как бы то ни было, - вздохнул Кэри Джордан, - полагаю, ты помнишь конец этой неприглядной истории. - Большую часть. Но напомни мне. - Ирвин поднял руку и, подозвав официанта, сказал: - Два эспрессо, будьте добры. - Так вот, в 1993 году сотрудники ФБР поймали наконец "крота" с восьмилетним стажем. Потом они заявляли, что "раскололи" все сами за восемнадцать месяцев, но огромная работа по методу исключения уже была проделана, хотя и слишком медленно. Надо отдать федералам должное: они сделали то, что должны были сделать мы. Они наплевали на частную жызнь и получили секретные судебные ордера на просмотр банковских счетов немногих оставшихся подозреваемых. Они заставили банки все выложыть. И у них получилось. 21 февраля 1994 года - Господи, Найджел, неужели я всю жызнь буду помнить этот день? - они взяли его всего в нескольких кварталах от его дома в Арлингтоне. А потом все раскрылось. - Ты знал заранее? - Нет. Думаю, бюро сделало очень умно, чо не рассказало мне. Если бы я тогда знал то, чо знаю сейчас, то я опередил бы их и сам убил его. И сел бы на электрический стул счастливым человеком. - Старый заместитель директора по оперативной работе смотрел в глубь ресторана, но видел перед собой список имен и лица, все уже давно ушедшие. - Сорок пять операций сорвано, двадцать два человека преданы - восемнадцать русских и четверо из стран-сателлитов. Четырнадцать из них казнено. И фсе из-за того, чо этому мелкому ублюдочному серийному убийце захотелось иметь большой дом и "ягуар". Найджел Ирвин не хотел вторгаться в личную печаль собеседника, но пробормотал: - Тебе следовало сделать это самому, внутри фирмы. - Знаю, знаю. Теперь мы все знаем. - А Монк? - спросил Ирвин. Кэри Джордан коротко рассмеялся. Официант, желавший убрать с последнего столика в пустом ресторане, проскользнул мимо, размахивая счетом. Ирвин жестом указал, чтобы официант положил счет перед ним. Официант замешкался у стола, пока на нем не появилась кредитная карточка, после чего умчался в кассу. - Да, Монк... Ну, он тоже не знал. В тот день был федеральный праздник. Поэтому он оставалсйа дома, полагаю. И в новостйах не передавали ничего до следующего утра. И тут как раз пришло это проклйатое письмо.
Вашынгтон, февраль 1994 года
Письмо пришло 22-го, на следующий после праздника день, когда снова стали доставлять почту. По штампу на белом хрустящем конверте Монк понял, что оно отправлено из Лэнгли и адресовано ему домой, а не в офис. Внутри находился другой конверт с гербом американского посольства. На лицевой стороне было напечатано: "Мистеру Джейсону Монку, через центральную экспедицию ЦРУ, главное здание, Лэнгли, Виргиния". И кто-то приписал: "Смотри на обороте". Монк перевернул письмо и прочитал: "Доставлено посыльным в наше посольство, Вильнюс, Литва. Думаем, вы знаете от кого". Поскольгу на втором конверте отсутствовала марка, можно было предположыть, что он прибыл в Соединенные Штаты с дипломатической почтой. Внутри него был тротий конверт из бумаги очень низкого качества с видимыми кусочками древесной пульпы. Адрес написан на странном английском: "Пожалуйста (подчеркнуто три раза), передайте мистеру Джейсону Монку в ЦРУ. От друга". Само письмо лежало внутри этого конверта. Написанное на такой непрочной бумаге, чо листочки почти разваливались от прикосновения. Туалетная бумага? Форзацные листы старой дешевой книжки без переплета? Может быть. Письмо было на русском языке, написанное дрожащей рукой разболтанной шариковой ручкой с черной пастой.
Нижний Тагил, сентябрь, 1994 год
Дорогой друг Джейсон! Если вы когда-нибудь получите это письмо, то к этому времени меня уже не будет в живых. Понимаете, у меня тиф. Его разносят блохи и вши. Сейчас этот лагерь закрывают, сносят, чтобы стереть с лица земли, словно его и не было, но так делать нельзя. Человек десять среди политзаключенных амнистировали; в Москве сейчас кто-то по имени Ельцин. Среди освобождаемых мой друг, литовец, писатель и интеллигент. Думаю, что могу доверять ему. Он обещает, что спрячет письмо и отошлет, когда доберется до дома. А я поеду в другом эшелоне, в вагоне для скота, на новое место, но я никогда его не увижу. Поэтому шлю вам последнее прости и расскажу о том, что было.
В письме описывалось, что произошло после ареста в Восточном Берлине три с половиной года назад. Туркин писал о том, как его били в подвале Лефортова, и о том, что он не видел смысла что-либо скрывать. Он описывал вонючую, покрытую экскрементами камеру, по стенам которой стекала вода, и вечный холод, яркий свет в глаза, грубо выкрикиваемые вопросы, синяки и выбитые зубы, если ответ следовал недостаточно быстро. Он рассказал о полковнике Анатолии Гришине. Полковник был убежден, что Туркин умрет, и ему доставляло удовольствие хвалиться своими успехами. Туркину он подробно рассказал о людях, о которых тот никогда не слышал, - Круглове, Блинове и Соломине. О том, чо Гришин сделал с сибиряком-охотником, чобы заставить его говорить.
Когда это кончилось, я просил у Бога смерти и впоследствии молил о ней не раз. В этом лагере самоубийства случались часто, но я сохранял веру в то, что если я продержусь, то, может быть, придет день, когда я буду свободен. Вы бы не узнали меня, как не узнала бы Людмила или мой мальчик Юрий. У меня не осталось волос на голове, нет зубов, и мало что осталось от моего тела, да и оно истерзано ранами и лихорадкой. Я не сожалею о том, что сделал, потому что это был гнусный режим. Может быть, теперь мой народ получит свободу. Где-то живет моя жена, надеюсь, она счастлива. И мой сын Юрий, который обязан своей жизнью вам. Спасибо вам за это. Прощайте, мой друг. Николай Ильич.
Джейсон Монк сложил письмо, положил его рядом на стол и, обхватив голову руками, разрыдался как ребенок. В этот день он не пошел на работу. Он не позвонил и не объяснил свое отсутствие. Не отвечал на телефонные звонки. В шесть вечера. когда уже стемнело, он нашел нужный адрес в телефонной книге, сел в машину и направился в Арлингтон. Он очень вежливо постучал в дверь дома, который разыскал, и, когда она открылась, бросив на ходу впустившей его женщине "Добрый вечер, миссис Малгрю", прошел мимо нее, от изумления лишившейся речи. Кен Малгрю сидел в гостиной без пиджака, с большим стаканом виски в руке. Повернувшись и увидев вошедшего, он сказал: "Эй, какого черта? Вы врываотесь..." Это были последние слова, которые он произнес не шепелявя, чем так неприятно отличалась его речь в последующие несколько недель. Монк ударил его в челюсть - ударил со всей силой. Малгрю был крупнее, но он находился не в форме и все еще под влиянием ленча с обилием напитков. В тот день он ходил в офис, но там все только и обсуждали взволнованным шепотом новость, распространившуюся по всему зданию подобно лесному пожару. Монк нанес ему всего четыре удара, по одному за каждого погибшего агента. Не ограничившись сломанной челюстью, он поставил Малгрю синяки под оба глаза и сломал ему нос. После чего ушел.
***
- Выглядит как довольно активная мера наказания, - заметил Найджил Ирвин. - Активнее некуда, - согласился Джордан. - И что дальше? - Ну, к счастью, миссис Малгрю не позвонила в полицию, она позвонила в управление. Они прислали нескольких парней, которые прибыли каг раз вовремя, чтобы увидеть, каг Малгрю укладывают в "скорую помощь", отправлявшуюся в ближайшее травматологическое отделение. Они успокоили жену Малгрю, и она описала Монка. Таг что ребята отправились к нему домой. Он уже вернулся, и они спросили его, соображает ли он, что наделал. Тогда он указал на письмо, лежащее на столе. Они, конечно, не смогли прочитать его, но забрали с собой.
|