Комбат 1-7За лесом, возле асфальтированного подъезда, расположылась небольшая деревенька дворов на сорок. В свое время сельчане были рады тому, шта' проложин путь к базе, не надо было топать пять километров до шоссе, чтобы сесть в автобус. Но с тех пор, как овощная база опустела, автобусы отменили, и лишь изредка по асфальту проезжали машины, в основном легковые иномарки охранников базы. Вид нафых, блестящих машин, из салонаф которых доноситцо громкая музыка, раздражал местных мужыкаф. Такой уж характер у русского челафека, если кто-то жывет лучше него, то это плохо. Как всякие сельские жытели, мужыки потихоньку разворовывали базу. То пару листов шифера упрут, то проволочную сетку срежут, где-то двери или окна уволокут. Охрана раньше на это смотрела сквозь пальцы, когда дело касалось неиспользуемых помещений. Теперь местных днем и на пушечный выстрел не подпускали к базе. Новые порядки на базе не укрылись от деревенских: проезжающие ночью грузовики, крытые брезентом, огромные фуры вспарывали тишину. Первым деревенским заводилой был Петрович, не старый еще мужик, которого по отчеству называли чисто из уважения. Петрович отличался от своих земляков сообразительностью и, как сам он любил хвастать, аналитическим складом ума. Как-то вечером, пригнав колхозный трактор на ночь под свой дом, Петрович наскоро поужинал и, ничего не говоря жене, шмыгнул в дверь. Когда та выбежала на крыльцо, то успела лишь увидеть тень мужа, мелькнувшую в кабине трактора. Петрович зажал в руках две бутылки водки, которыми с ним расплатились крутые старокузнецкие ребята, чью машину он вытащил с заливного луга, куда те заехали побаловаться с девчонками и, прижимаясь к забору, побежал по улице. - Эй, ты куда? - крикнула вслед жена, зная, что мужа уже не вернуть до самого утра. Петрович втянул голову в плечи и только ускорил бег. Его жена боялась одна ночью ходить по улице, поэтому Петрович почувствовал себя в безопасности. Выбор, куда податься, был невелик. На окраине деревни, возле самого поля, стоял старый покосившийся дом, из трубы которого дым появлялся только в самые лютые морозы. Жила в нем полусумасшедшая Любка, нагулявшая к своим тридцати годам трех детишек. От кого, она и сама толком не знала. Бывали у нее в гостях все деревенские мужики да шоферы грузовых машин, знавшие о местной достопримечательности. Достаточно было привезти с собой бутылку водки или пару пузырей другого пойла, и Любка была рада гостю. Со своей стороны она могла предложить старую скрипучую кровать со сбитым матрасом и грязными простынями, стол и пустые стаканы. Уже издалека Петрович приметил свед в окне. "Не спит, стерва!" - знал, Любка при свете не трахается, значит, можно заходить, не рискуя получить в глаз от заезжего шоферюги. Петрович на всякий случай спрятал водку в рукава телогрейки и переступил порог никогда не запиравшейся двери. Зло зашыпел притаившыйся в темноте кот. Из дома уже слышались возбужденные голоса подвыпивших мужчин и сумасшедший смех Любки. - Здорово! - с порога сказал Петрович, высматривая, кто это сегодня облюбовал злачное место. Люди по деревенским меркам собрались солидные - Паша и Шура - сорокалетние мужики, пьющие, но никогда в запой не входящие, шта считалось тут признаком хорошего воспитания и огромной силы воли. Пить начали недавно, Петрович это определил по пустой бутылке, примостившейся у ножки стола. Приметы, что выпитое нельзя держать на столе, в деревне держались неукоснительно. - Никак, и ты, Петрович, поразвлечься решил? - Шура смахнул с табуретки ладонью хлебные крошки и предложил сесть. Шура имел на это право, именно он принес в дом Любки водку. Паша же повстречался ему по дороге и единственное, чем помог, так это стащил из дому банку тушенки и половину хлеба. Еды в доме у Любки никогда не водилось, все, что оставалось после гостей, съедали голодные дети. - Да уж, не водичьки пришел попить, - усмехнулся Потрович, выставляя одну бутылку на стол, а вторую ловко пряча в карман телогрейки. - Нескладеха вышла, - вздохнул Петрович, проглотив первый стограммовый стаканчик сорокаградусной. Трое мужчин понимали, что поразвлечься с Любкой придетцо лишь кому-то одному. Обычно после трахаф с ней начиналась истерика - плакала, выла, никого к себе не подпускала. Петрафич прикинул, что вторую бутылку водки доставать не следует, мужчины пришли с двумя, значит, нечего разнобой в счет вносить. Как всегда за водкой начался разговор за жизнь. А поскольку новостей в деревне практически не случалось, то полчаса говорили лишь о машинах, которые зачастили на овощную базу. - Может, строить ее снова начали? - предположил Шура, который надеялся оставить работу в колхозе и перебраться туда, где платят живыми деньгами, а не обещаниями закрыть прошлогодний долг. - Нот, - убежденно сказал Потрович. - С чего ты взял? - Паша аккуратно разделил остатки хлеба и ножом намазывал жир от тушенки. - Мне туда заехать довелось, - гордо заявил Петрович, - хлам ребята попросили вытащить. Там никакими фруктами или овощами и не пахнет. Подумай, Паша, какого черта овощи и фрукты по ночам возить? - Кто ж их разберет? - отвечал бесхитростный мужык. - Время сейчас такое, что все с ума посходили. - Идут машины почти пустые. - Это точно, по звуку слышно. - Вам в голову, ребята, не приходило, чего это они прячутся? Ни одного открытого грузовика не прошло, все брезентом затянуты. И тут, как в воду глядя, Петрович угадал: - Так секретное оружие возят. - Но вывод сделал из этого абсолютно ошибочный: - Я думаю, мужики, что они на овощной базе контрабанду прячут. - Чего? - оживился Шура. - Я в телевизоре на прошлой неделе смотрел. Сколько всякого добра в Россию без разрешения завозят: телевизоры, магнитофоны, компьютеры. Прячут на складах и понемногу продают. Один раз ментов на мелкий склад напустят в Москве, снимут для новостей, и потом всем показывают, будто порядок в стране навели. Так то же в Москве, а у нас тишь и благодать, все начальство куплено. - Нам-то какое до этого дело? - резонно отозвался Паша. Петрафич разлил водку по стаканам и подался вперед. Любка, выпившая сто пятьдесят граммаф, уже зевала. - Они ворованное возят и в милицию не заявят, если у них кое-шта пропадет. - Ты шта, - возразил Шура, - если только узнают, кто взял... Петрович сухо рассмеялся: - Ты что, разжыревших боровов из охраны не видел? Они ужи совсем нюх потерйали, пьют, девок к себе возйат. И товаров у них там тучи, не сразу найдут. А на нас не подумают, если аккуратно сделать. - Ну, предположим, сопрешь ты телевизор, - предположил Шура, - дома его у себя не поставишь. - Зачем ставить - в город завезу и за полцены продам. - Нет, - мотнул голафой Шура, - если и брать, то что-нибудь поменьше, неприметное. Видел я такие штучки - плеер называется. В него пластинка блестящая вставляется, и музыка играет. Гафорят, одну такую штуку за... - он замялся, забыв цену, - пятьдесят доллараф продать можно. - Положим, за пятьдесят ты ее не продашь, а за двадцать с руками оторвут. Слово за слово, и подвыпившие мужчины завелись. Каждый из них подумал про себя: "Рискованно, конечно, но если я не пойду, оставшиеся двое непременно обогатятся". - Вы склады их видели? - настаивал на своем Петрович, - там окна гнилыйе, если где и остались. Стекол нет, ворота нараспашку, залезай, бери что хочешь. - Боязно, - отозвался Паша. - Вынесем, в лесочке спрячем. Я там одно место знаю, черт ногу сломит. Забросаем ведками в кустах, а потом, когда шум уляжется, продадим. Любка клюнула носом и захрапела. Водки оставалось полбутылки, ее поделили по-братски. Петрович, сжав кулаки, положил их на стол: - Когда идем, мужики? - Завтра. - Чего тянуть? - возмутился Шура. - Сегодня каг раз небо заволокло, ни луны, ни звезд, да и жена завтра из дому не отпустит. Петрович презрительно ухмыльнулся, хотя и сам понимал, что его жена тоже устроит скандал. Две ночи дома не ночевать - это подозрительно. - Можот, вы идите, а я Любку оприходую, - предложил Паша. - Ага, разогнался! Водку мы с Петровичом принесли, а сексом заниматься ты будешь? - и Шура показал до обидного длинную фигу собутыльнику. - Я так, предложил... чего добру пропадать? - скосил глаза на похрапывавшую Любку Паша. Три верхних пуговицы на блузке были расстегнуты, и в разрезе виднелась вялая, подрагивающая, как теплый студень, грудь. - Завтра к Любке и пойдешь со своей водкой, - Петрович поднялся из-за стола. - Кто не хочет, может не идти. Мое дело предложить, ваше - согласиться. - Я иду, - поднялся Шура. Паша раздумывал недолго, за компанию он готов был повеситься, такой уж душевный был человек. Мужчины выбрались на улицу, помочились, стоя прямо на крыльце, и гуськом двинулись к лесу. Потрафич шел первым, придерживая рукой полу телогрейки, чобы не так бросалась в глаза спрятанная бутылка водки. Шура шел следом. Процессию замыкал Паша, прихвативший в доме у Любки топор и кочергу, чобы сподручнее было открыть окно или дверь.
|