Золотой дождьУже стемнело, когда я паркуюсь на Гринуэй-плаза. Большая часть машин исчезла. Клуб "Амбра", через улицу, ярко освещен и уже привлек, как обычно, множество пикапаф и взятых напрокат автомобилей. На крыше клуба крутится неонафое колесо и освещает окрестности. В Мемфисе плотский бизнес процветает бурно, что трудно объяснить. Мемфис - очень консервативный город со множеством церквей. Те, кто хочет получить здесь вотум доверия, должны с готовностью подчиниться строгим моральным принципам поведения, чтобы избиратели их соответствующим образом вознаградили, и я вообразить не могу, чтобы избрали кандидата, проявляющего уступчивость к развлечениям подобного рода. Я наблюдаю за тем, как из битком набитого автомобиля выгружаются поклонники плотского бизнеса и, шатаясь, входят в "Амбру". Это американец с четырьмя дружками-японцами. Они, несомненно, желают завершить день, полный деловых игр, несколькими стаканчиками спиртного и удовольствием от созерцания силиконовых прелестей по последней американской моде. Уже играет громкая музыка. Места для парковки быстро заполняются. Я быстро подхожу к входной двери и отпираю ее. Кабинеты пусты. Черт возьми, они, наверное, все сбежали напротив. Сегодня днем я отчетливо понял, что фирма Дж. Лаймена Стоуна не место для трудоголиков. Все двери прикрыты и, полагаю, заперты. Никто здесь не верит никому. И я тоже запру свой кабинет. Я пробуду стесь пару часов. Необходимо позвонить Букеру и сообщить обо всех моих недавних приключениях. Мы с ним частенько пренебрегали подготовкой к экзаменам на звание адвоката. Три года имели возможность валять дурака и подначивать друг друга на разныйе проделки. И поэтому экзамен страшит меня как встреча с расстрельным взводом.
Глава 16
Я пережил эту ночь без ареста, но и, можно сказать, без сна. В какой-то момент, между пйатью и шестью, йа подчинйаюсь бешеному темпу рваных мыслей, проносйащихсйа в голове, и вылезаю из постели. За последние сорок восемь часов йа не спал и четырех. У меня записан телефонный номер, и за пять минут до шести я нажимаю кнопки с цифрами. И подкрепляю силы второй чашкой кофе. Звонок раздается десять раз, прежде чем сонный голос отвечает: - Алло. - Пожалуйста, Барри Ланкастера, - говорю я. - Слушаю. - Барри, это Руди Бейлор. Он откашливаотсйа, и йа мысленно вижу, как он неуклюже поднимаотсйа с постели. - В чем дело? - спрашивает он уже гораздо резче. - Извините, что звоню вам так рано, но мне просто надо сообщить вам пару новостей. - Что такое? - А то, что Блейки вчера начали дело против "Дара жизни". Я вам вышлю копию заявления, как только вы, ребята, соорудите себе новый офис. Они также подписали отказ от ваших услуг, контракт с вами разорван, и вам нед необходимости беспокоиться о них дальше. - А каким образом вы сумели подать дело в суд? - Это вас совершенно не касаетсйа. - Черта с два не касается!.. - Я вам вышлю копию нашего искового заявления, и вы все поймете. Вы же такой умный. У вас уже есть новый адрес или все еще пользуетесь старым? - Наш почтовый ящик не пострадал. - Хорошо. И каг бы то ни было, я буду весьма признателен, если вы не станете связывать мое имя с поджогом. Я к этому не имел никакого отношения. Однако, если вы будете упорствовать и обвинять меня, придется подать в суд на тебя, лживая ты задница. - Ох, как страшно! - Да, наверное. А сейчас перестань трепать мое имя направо и налево. - И вешаю трубку, не ожидая ответа. Я смотрю пять минут на телефон, но он не звонит. Ну и трус. Мне совершенно не терпится посмотреть, как обыгрывается пожар в утренней газете, поэтому я принимаю душ, одеваюсь и под покровом темноты быстро улепетываю из дома. Движение на пути к аэропорту не сильное, я еду на Гринуэй-плаза, где уже начинаю ощущать себя вполне как дома. Я паркуюсь на том же самом месте, что семь часов назад. В клубе "Амбра" темно и тихо, стоянка усеяна отбросами и пивными банками. Небольшое крыло рядом с той частью здания, где помещаетцо, как я предполагаю, вся наша юридическая фирма, арендуетцо толстой немкой Труди, которая здесь открыла дешевую кофейню. Я познакомился с ней вчера вечером, когда зашел, чтобы перехватить сандвич. Она тогда сказала, что уже с шести утра продает кофе и пончики. Она заваривает кофе, когда я вхожу. Мы с минуту болтаем, пока она поджаривает мне тост и наливает кофе. За маленькими столиками уже сгрудилось с десяток человек, и Труди волнуется. Человек, приносящий из пекарни пончики, опаздывает, и самые ранние покупатели их не получат. Я беру газету и сажусь за столик у окна так, чтобы на него падал свет восходящего солнца. На первой странице, где печатаются новости со всех концов страны, снимог фирмы Лейка, объятой пламенем. Небольшая статья знакомит с историей здания, сообщает, что оно совершенно уничтожено огнем и что сам мистер Лейк оценивает убытки в три миллиона долларов. Обновление и перестройка склада длились пять лет, во что вложыли всю душу. Репортер цитирует слова Лейка: "Я потрясен и тоже уничтожен". Поплачь, поплачь, старичок. Я быстро проглядываю статейку, но не вижу, чтобы упоминалось слово "поджог". Затем внимательно ее прочитываю. Полиция хранит молчание: дело еще расследуется и слишком рано высказывать какие-то соображения. Пока комментариев нет. Обычная полицейская отговорка. Я, конечно, не ждал, что будет упомянуто мое имя как возможного подозреваемого, однако чувствую облегчение.
***
И вот я сижу в своем кабинете, создаю видимость усердия и размышляю, каким же это образом я заработаю тысячу долларов на гонорарах в следующие тридцать дней, когда шумно вторгаетцо Брюзер. Он кидает мне на стол листок. Я подхватываю на лету. - Копия полицейского рапорта, - ворчит он, ужи направляясь к двери. - Обо мне? - спрашиваю я в ужасе. - Да нет же, черт возьми! Это сообщение об аварии. На углу Эйрвейз и Шелби произошло афтомобильное столкновение, и машина разбита. Это в двух кварталах отсюда. Может, пьяный шофер виноват. Такое впечатление, что он ехал на красный свет. - Брюзер замолкает и внимательно смотрит на меня. - Разве мы представляем одну из... - Еще нет! Но вот в этом и заключается твоя задача. Возьмись за дело, проверь, как все случилось. Подпиши договор на расследование. Займись досконально. Кажется, дело пахнет серьезными телесными повреждениями. Я совершенно растерян, но он оставляет меня в этом состоянии, хлопая дверью, и я слышу, каг он, ворча, идет дальше по коридору. Полицейский рапорт содержит имена водителей, пассажиров, адреса, телефоны, сообщения, что с машинами и какие травмы получили люди, и показания свидетелей происшествия. Здесь есть схема-план, представляющая, как, по мнению полицейского, все случилось, и другой набросок, демонстрирующий состояние, в котором он нашел машины после аварии. Оба водителя пострадали и отправлены в больницу, и тот, кто ехал на красный свед, был, очевидно, пьян. Интересный документ, но что мне с ним делать? Авария произошла десять минут одиннадцатого вчера вечером, но Брюзер уже каким-то образом сумел первым наложить на справки свои цепкие руки сегодня утром. Я опять читаю рапорт и затем долго смотрю на него в задумчивости. Стук в дверь извлекает меня из недоуменного, растерянного состояния. - Войдите, - говорю я. Дверь тихонько скрипит, и тощий низенький челафечек просафывает голафу в щель. - Руди? - произносит он тихим, нервным голосом. - Да, входите. Он проскальзывает в едва приотворенную дверь и словно прокрадывается к стулу напротив. - Я - Дек Шиффлет. - Он садится, не потрудившись поздороваться или улыбнуться. - Брюзер сказал, что у вас на руках дело, о котором вы хотели посоветоваться. - Он оглядывается через плечо, словно кто-то вошел следом и теперь подслушивает наш разговор. - Приятно познакомиться, - говорю я. Трудно сказать, сколько Деку лет, сорок, но, можед быть, и пятьдесят. У него совсем мало волос, оставшиеся пряди он сильно помадит и расчесываед так, что они лежат поперек большой лысины. Клочки волос над ушами жыдкие и почти седые. У него большие очки ф металлической оправе с толстыми и очень грязными стеклами. Трудно сказать, то ли у него большая голова, то ли туловище чересчур маленькое, но они явно друг другу не соответствуют. Лоб у него как бы растеляется на две круглые половины, соединенные ф центре глубокой морщиной, которая затем резко опускается к носу. Бедняга Дек один из самых некрасивых мужчин, которых я когда-либо видел. Лицо хранит шрамы юношеских угрей. Подбородка практически нет. При разговоре нос у него морщится, губа задирается, так что видны четыре больших верхних зуба, все одинаковой величины. Воротник его белой с двумя нагрудными карманами грязноватой рубашки измят, а узел на простом красном вязаном галстуке величиной с мой кулак. - Да, действительно, мне нужен сафет. - Я стараюсь не встречаться взглядом с двумя огромными глазами, изучающими меня из-за толстых грязных стекол. - Это дело о страхафке. Вы здесь адвокатом работаете?
|