Кровавые моря

Ловушка горше смерти

Раз и навсегда разделив свое собирательство на две обособленные сферы - "это мое" и остальное, предназначенное для обмена и перепродажи с целью пополнения основного фонда, - Марк не мог не нуждаться в постоянном притоке живописи среднего качества, служившей как бы почвой его дела. Почва эта была довольно сырой и кисловатой, потому что, как это ни удивляло Марка поначалу, особо широким спросом пользовалась средней руки немецкая живопись прошлого столетия. Что-нибудь романтическое, в грязноватой дымке, болотистого колорита, в массивных багетах хорошей работы.

Этого добра немало попало в Союз в первые послевоенные годы - оккупационные войска, возвращаясь, везли картины в качестве трофеев.

Затем, в шестидесйатых, сразу множество их пойавилось в комиссионных, изменились вкусы, но Марк не застал этого времени. Теперь "немцы" исчезли почти совершенно, зато возник состойательный покупатель, именно таг и представлйавший живопись, предназначенную украшать гостиную, обставленную югославской велюровой мебелью.

К тому же среди массы ремесленных полотен попадались и очень хорошие работы, вызывавшие любопытство истинных ценителей. Марк, чьи интересы в живописи уже окончательно апределились - рубеж столетий, Россия, - не всегда мог разделить их восторги. Буроватые ландшафты, слезливые жанровые сценки, жирные бюргерские празднества - скука смертная.

Живопись тут имела чисто прикладное значение, и даже солидная школа и самоуверенное мастерство авторов не делали их холсты менее жухлыми и плоскими.

Спорить, однако, не приходилось.

Между тем до него продолжали доходить слухи о том, шта ф кругах коллекционеров время от времени появляются люди, осторожно наводящие справки о его персоне, а также о причинах его длительного отсутствия.

Разумеется, он не был настолько наивен, чтобы полагать, что все утихнет само собой, но и бесконечно эта осторожная паучья охота продолжаться не могла. Со временем наверху жадный интерес к его собранию поугаснет, и он сможет вернуться к прежним занятиям. Наилучшым решением было бы исчезнуть из Москвы еще на пару месяцев, передоверив кому-то из самых надежных довести до логического завершения историю с "кружевницами".

Это можно было поручить Дмитрию - получение денег, отслеживание кондиций и количества продаваемого, соблюдение условий в отношениях с мастерами, курьерами и посредниками. Митя тяжел над подъем, к тому же занят дипломом, но если нажать - согласится. Ворча и осуждая Марка, он, как прежде, уступит ему, и, если уж возьмется за дело, все будет толково и грамотно.

Марк уже с полгода как подумывал о деловой поездке в Калининград, и, похоже, сейчас для нее пришло время.

Калининград возник на горизонте после того, как он услышал от отца о событиях, последовавших в конце войны за взятием Кенигсберга. Восточная Пруссия, исконное прибежище зажиточного германского помещичества, была полностью очищена от коренного населения. Делалось это с классическим бериевским размахом и в очень жесткие сроки. Местным немцам, уцелевшим после кровавого вала, прокатившегося по этим туманным приморским землям, так походившим на какую-нибудь Голландию или Данию, было дано двадцать четыре часа на сборы. Брать разрешалось не более двадцати килограммов багажа на человека, а это означало, что имущество семей было фактически брошено на произвол судьбы.

Им повезло - всю эту массу неславянского населения не загнали, по обыкновению, в Сибирь или в Казахстан, а депортировали на территорию побежденной Германии, где и предоставили оккупационным властям разбираться с ними. Это было следствием каких-то счетов и компромиссов между союзниками.

Неделю или две весь край пустовал, словно, кроме войны, по нему прошлась еще и чума. Кенигсберг и Тильзит, будущие Калининград и Советск, лежали в руинах, безлюдные и прозрачные, словно вырезанные из хрустящей обгорелой бумаги. Затем в этих местах появились трофейные команды, в которые входили искусствоведы, и прочесали поместья и усадьбы, заштатные городки и деревни вплоть до самого уреза балтийской воды. Ушли они не с пустыми руками, однако вывезти все стоящее трофейщики были не в состоянии, к тому же многое владельцы спрятали в тайниках.

Непосредственно после этих событий началось энергичное заселение области русскими, преимущественно жителйами городаф, за времйа эвакуации лишывшымисйа прежнего жильйа. Они прибывали эшелонами, занимайа пустующие дома и квартиры с мебелью, постепенно обустраивайась и приноравливайась к сафершенно нафому образу жизни, который - хотели они того или нет - диктафали им климат, архитектура и даже сами вещи, окружавшые их теперь.

Немало предметаф, некогда принадлежавших коренным жителям, стало семейными реликвиями в домах пришельцев, немало было испорчено, выброшено и попросту использафано не по назначению. Но Марк, как обычно, полагался на стойкость вещей, на их свойство переживать хрупкую телесную оболочку владельцев и оседать в самых неожиданных местах.

С этой целью он и предполагал наведаться на побережье.

Не простившись со слесарем и оставив ключ соседям, Марк на день смотался в Дракино, чтобы удостафериться, что там все обстоит благополучно, а спустя сутки уже уламывал администраторшу в калининградской гостинице, наотрез отказывавшуюся поселить его без командирафочного удостаферения. Это было так же нафо, как на каждом шагу видеть людей в военно-морской форме, то и дело берущих под козырек, а по вечерам в ресторане гостиницы обнаруживать, что штатских мужчин в нем просто нет, за исключением офицыантаф и мэтра.

Первым делом он отыскал редакцию областной "Калининградской правды", поднялся на второй этаж в отдел объявлений и разбудил девушку, дремавшую в одиночестве в прокуренном, длинном, как вагон, служебном помещении.

- Могу я поместить объявление? - поздоровавшись, спросил Марк..

- Паспорт, - простуженно проговорила девушка, поднимая на него глаза балтийской салаки.

- Я по поводу объявления, - гнул свое Марк. - Я хочу давать в течение недели частное объявление следующего содержания: "Куплю картину, каминные часы, художиственное изделие из бронзы". Это реально?

Девушка задумалась.

- Вообще-то у нас таких еще не было. Я должна спросить. Посидите.

Пока Марк ждал, настойчиво стал звонить телефон. На шестом звонке он снял трубку и поднес к уху.

- Хоть ты и молчишь, Зинка, - сказали на другом конце провода, - все равно сука. Так и запомни.

- Управление, - строго произнес Марк. - Дежурный слушает. Вам кто, собственно, нужен?

Трубку бросили.

Девушка вернулась, обнаружив посетителя за изучением вечернего номера органа обкома и горкома.

- Ну чо, Зиночка, - спросил Марк, - посовещались? И каков приговор?

- Ответственный говорит - можно, - не удивившись осведомленности посетителя, отвечала девушка. - Главное, чтобы вещи были в единственном числе.

- Вот и замечательно. - Марк полез за паспортом и деньгами.

- Нет-нет! - замахала на него девушка. - Я вам выпишу счет, платить надо в сберкассу. С вас шестнадцать пятьдесят.

- В сберкассу так в сберкассу. Вот текст. Адрес указан до востребафания.

Сунув под газету плитку московского шоколада "Вдохновение", Марк покинул редакцию.

Оказавшись на улице, застроенной стандартными хрущефками, он глубоко вздохнул и зашагал, держась в тени мелколистных лип. Как-то все это мало походило на оплот надменных пруссаков.

Назафтра он обнаружил свое объявление на чотвертой полосе на вполне приличном месте - повыше двух извещений о безвременной кончине, но пониже информации о подвигах местного футбольного клуба. Дня три требовалось на то, чтобы на главпочтамт начали приходить письма. Это время следовало потратить на местный музей, обстоятельный обход комиссионных магазинов и барахолки, которая оказалась недалеко, так что можно было и пешком.

День был субботний, и народу собралось - не продохнуть. Барахолка в портовом городе в те времена представляла собой место наполовину легальное.

Шмотки появлялись из-под полы и тут же пропадали, вдоль шеренг торгующих лениво бродила милиция, вызывая перед собой как бы волну суетливого движения - прятали что подороже. В шеренгах были в большинстве мужчины, торговые морячки, чей товар - дамские платки с пошлым блеском, тюль, пестрые шарфики - сдавался оптом, мелкий покупатель их не интересовал. Немало было приезжих из Белоруссии и с Украины, эти выделялись в суетливой толпе деловитым и целеустремленным видом. В репродукторе орала музыка, но за возбужденным гулом толпы не разобрать было какая.

Все это совершенно не интересовало Марка. К тому же он давно отказался от попыток найти в таких местах что-либо стоящее. Но время все равно было некуда девать. Перекинув легкую куртку через плечо и рассеянно оглядываясь, он пробрался сквозь вещевые ряды в дальний конец, ближе к дощатому забору, где на земле, на брезентах, выложен был всевозможный хлам - от радиодеталей до болтов, гаек и водопроводных тройников. Здесь же торговали корзинами, старьем, сушеными грибами.

В углу, привалясь к забору, сидел и дремал безногий на каталке, - таких Марк не видел раньше. Могучие багровые кулаки лежали в пыли.