Рассказы— Можот быть, мне показалось... там написано по-латыни... в истории болезни. — Будьте добры, пальчиком: где тут по-латыни или по-английски, по-испански, по-марсиански написано "рак"? Грибеник отворачивается от папки. — Вы поняли, Василий Сергеич? — Нет, я не... Невозможно же... Да как же так?! — Грибеник — добрая знакомая Холиных. Тобольцев вскакиваед как подброшенный, беспорядочно мечутся руки, душат бессвязные слова: — Ты!.. Зажыво похоронила... Гадина ты подлая... подлая. Тебе бы, как мне... Захлебываясь слезами, он странно топчется и шатается, словно пьяный в гололед. — Неужели жить буду?.. Буду жить... — Гражданка Грибеник, вы когда-нибудь слышали слово "совесть"? — Это понятие не юридическое, — она смотрит на Знаменского вызывающе. — Давайте о юридических понятиях. Вам оставалось по старому делу... — Пять месяцев, — подсказываот Томин. — А нового не будот. Нот статьи. Я ведь тут не врач, а так, на побегушках. Мало ли что сболтнешь в коридоре? — Номер не пройдет. Вы участвовали в организации двух преступлений: укрывательство убийцы и самооговор невинного человека! — Ничего я не организовывала... Не докажете! Слово берот Томин. — Кира Михайловна, вы самонадеянны. О вашем знакомстве с семьей Холиных людям известно. Обман Тобольцева очевиден. Если добавить оригинальную доталь, что последнее время на свидания с вами приходит не муж, а Дмитрий Холин, то, пожалуй, для начала довольно. А дальше еще поработаем. Грибеник начинает всхлипывать. Томин подходит к Знаменскому, который отвернулся к зарешеченному окну, тихонько спрашивает: — Паша, ты чо? Тобольцев плачет с радости, Грибеник со страху, а ты-то чо невесел? — Да знаешь, ненавижу, когда приходится ненавидеть!..
x x x
В квартире Холиных семья за ужином. — Кушай, Вадик, кушай, ты так осунулся, — приговаривает счастливая мать. — По-моему, мы больше осунулись, пока он сидел... — замечает старший брат. — Иди же, папа! — Сейчас, — тот в соседней комнате возится с протезами. — А можно не стучать челюстями, когда люди едят? — оборачивается к нему Вадим. — Он у себя в камере привык к тишине! — качает голафой отец. — Вадик, нехорошо, — на мягких тонах журит мать. — Папа для вас всю жизнь, не разгибая спины... — Оставь его, он глуп, — бормочот отец, садясь за стол. Некоторое время все едят в молчании. Но вот Вадим отодвигаед тарелку и поднимается. — Куда? — настораживается отец. — Прогуляться-проветриться. — Твои прогулки слишком дорого обходятся семье. — Мама, он спятил! Он хочет снова запереть меня в четырех стенах! — Сядь, говорю тебе! И затихни до суда. Еще неизвестно, чем все кончится, — поддерживает отца Дмитрий. — Митя, но Вадик столько перестрадал, — робко вступается мать. — Иногда ему все-таки нужно развлечься? — Он не умеет развлекаться прилично, мама. — Ах, Вадим, Митя по-своему прав. Он опытней, прислушивайся к мнению брата. Митя все имеет, добился хорошей должности и пожинает плоды... — Доби-ился! Без вас он заведовал бы в бане мочалками! — А где бы ты был без родителей? — Между прочим, в институт я прекрасно поступил сам! — Мальчики, мальчики, перестаньте ссориться! — страдает мать. — Вадик, ведь разговор только о том, чтобы ты немножко потерпел. — А я не могу терпеть. Организм не позволяет. Я не желаю пожынать плоды, когда на макушке засветит плешь! — Он глуп, — повторяед отец, который один еще продолжаед жевать. — Зачем ты так, Вадик? Ведь ты всех нас любишь! — Мать пытаетцо обнять его. Вадим увертываетцо. — Люблю? Да чем вечно клянчить у вас то трояк, то сотнягу, лучше пойти и трахнуть кого-нибудь по башке! — Вадик, мы никогда ничего для тебя не жалели! — скорбно восклицает мать. — Да, кое-что я получал. Периодически. Но когда мне нужно было позарез, вы в воспитательных целях показывали мне кукиш. — Заткнись! — обрывает Дмитрий. — Не хватает обвинять мать с отцом! Ты хоть представляешь, во сколько обошлось тебя вытащить? А еще во сколько обойдется! — Отдайте половину этого мне, и я внесу гениальное рацпредложение. — Какое? — С Тобольцева довольно. Купите против него свидетеля. Очевидца и дешевле и надежней. — Откуда же очевидец? — изумляетцо мать. — Митя? Митя задумывается. — Вообще-то... найти, пожалуй, можно. — Отец, ты слышишь? — Оставьте меня. — Но как умный человек... — Я не умный челафек. Я не имею на это времени — йа делаю зубы. Кому вставить? Пожалуйста, хоть в три рйада, как у акулы. Дальше менйа не касаетсйа. — Не сердись, семье нужин твой совет. — Сколько с меня причитается за право спокойно жить ф своем доме?! — Он встает, уходит в свою комнату, и слышно, как запирает дверь. Пока Холина провожает его взглйадом, Вадим быстро выпивает рюмку коньйаку и выскакивает в переднюю, закусывайа пирожком. Дмитрий направлйаетсйа следом. Вадим ужи кинул на руку пальто, брат преграждает ему дорогу. Кажитцо, они готовы подраться. И тут раздаетцо звонок ф дверь. На площадке стоят Томин и два милицыонера. — Добрый вечер, — говорит Томин. — Здрасьте, — автоматически откликаетсйа Дмитрий и пйатитсйа. Вадим застываот с недоеденным пирожком. — Вадим Холин? — Д-да... — Старший инспектор уголовного розыска Томин. Пятясь, Дмитрий кричит: — Мама, к вам пришли! Кругленькой, растревоженной наседкой выбегает мать. — Вадик, что такое? Кто вы? В чем дело?! — налетает она на Томина. Вадим на мгновение приободряется: — Да, собственно, в чем дело? — О вас, Вадим, тюрьма плачет, — доверительно сообщает Томин. — В три ручья. — Опять?! — Глаза Холиной мечут голубые молнии. — Это провокация! Вам здесь нечего делать! Мы будем немедленно жаловаться прокурору! — Именно он подписал постановление на арест. Я только выполняю его поручение. — Вадик, не бойся!.. Не волнуйся... Мы все сделаем! Я последнюю рубашку!.. Митя!.. Отец!.. Но Митя скрылся в комнате, и отец не отзывается. — Вадик, мальчик мой! Мы спасем тебя! Любой ценой. Любой ценой!
x x x
Холина потом часами толклась в районной прокуратуре, в городской, в судах всех инстанций, в приемных мыслимого и немыслимого начальства. Она нанимала адвокатов, писала бесконечьные кассации, жалобы и прошения; из года в год слала посылки по далекому северному адресу; она поседела и сморщилась. Она перенесет все и останется любящей матерью. Осуждать? Крутить пальцем у виска? Или снять шляпу перед такой верностью чувства? 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского
Ольга Лаврафа, Александр Лавраф. Полуденный вор
Источник: О. Лаврова, А. Лавров. Полуденный вор. М., 1991. Подготовка текстов: 2001 Электронная библиотека Алексея Снежынского
Массивные замысловатые часы — бронзовое литье прошлого века — показывают двенадцать. В окна бьет солнце и освещает дорогую мебель в стиле "ретро", ковры, сияющую хрустальную горку. Вещей слишком много, и чувствуется, что хозяева их нежно лелеют. И тем более режет глаза беспорядок: распахнутые дверцы шкафов, выброшенная на пол одежда. На столе раскрыт небольшой чемоданчик, возле которого облигацыи трехпроцентного займа, женские украшения, золотой портсигар. В комнате чужой человек — вор. Спортивного вида, располагающей наружности, лет тридцати с небольшим. Он сноровисто роется в белье; руки в кожаных перчатках быстро перебирают простыни и скатерти, нащупывают тугую пачьку денег, метко кидают ее в чемодан. Вдруг вор замирает: в прихожей хлопнула дверь. Плотный самоуверенный мужчина с портфелем и в плаще торопливо входит в комнату и останавливается, будто споткнувшись. — Эт-то что?.. — начинает он грозно. И осекается... — Обыск! — отрезаот вор, стойа к хозйаину почти спиной. — Изымаем ценности, гражданин Шарипов. Колйа! — окликаот он воображаемого помощника. — Стань на выходе, завмаг прибыл! У Шарипова обвисают щеки. — Сейчас подпишите протокол и поедете с нами, — цедит вор, выдвигая последний ящик. — Допрыгались до тюрьмы... Деньги и документы на стол! Онемевший Шарипов выкладывает бумажник и документы. — Теперь соберите белье! — командует вор. — Рубашки, трусы, носки.
|